Измена. Предательство (не) прощается
Шрифт:
"Привет! Позвонили из садика, попросили прийти, поговорить с психологом по поводу Маши. Её поведение изменилось, и они считают, что ей нужна поддержка. Можешь приехать?"
Я нажимаю «Отправить» и откладываю телефон. На душе скребут кошки. Конечно, я понимаю, что, возможно, всё это из-за нашего с Андреем расставания. Мы с ним ушли каждый в свою сторону, но Маша-то... Она всё видит и чувствует. Думаю, ей больно от того, что нас больше нет рядом друг с другом.
Через несколько минут Андрей отвечает: "Понял. Смогу быть
Лаконично, сухо, как всегда. Но хотя бы согласился. От этого на душе чуть спокойнее.
Я смотрю на часы и понимаю, что пора собираться. Кулон Маши с её именем — маленькая цепочка, которую я купила ей пару лет назад, — лежит на столе, и я машинально беру его в руки. "Моя маленькая", — шепчу я, чувствуя, как подступают слёзы. Но я решаю, что сейчас не время раскисать. Ей нужна спокойная, уверенная мама, которая сможет её поддержать.
6
Настя
Кабинет психолога был обставлен довольно уютно: мягкие кресла, яркие игрушки в углу, лёгкий запах лаванды. От которого меня вновь начинает мутить. Но суть даже не в этом, а сама атмосфера совсем не кажется мне расслабляющей — слишком остро я ощущаю, что за этим уютом скрывается разговор, который вот-вот вскроет всё, о чём я боюсь даже думать.
Мы с Андреем сидим напротив психолога, держа дистанцию между собой. Андрей, как всегда, кажется непроницаемым. На его лице застыла та самая отстранённая маска, с которой он привык смотреть на мир.
— Давайте начнём с того, что я поделюсь некоторыми наблюдениями, — спокойно говорит женщина лет сорока, доставая блокнот. — Развод родителей — это, пожалуй, одно из самых болезненных переживаний для ребёнка. И в случае с Машей мы видим типичную реакцию: она отстраняется от сверстников, теряет интерес к играм и часто выглядит расстроенной или даже подавленной.
Я киваю, не в силах возразить, но внутри у меня начинает кровоточить огромная рана. Знала ли я, что наш развод оставит след? Конечно. Но я убеждала себя, что дети быстро приспосабливаются. Видимо, зря.
— Ребёнок всегда ощущает, что ему приходится выбирать между двумя любимыми людьми, — продолжает психолог. — Ей тяжело понять, почему вас больше нет вместе. И хотя, возможно, она не говорит об этом вслух, это ощущение становится её внутренней болью. Она может чувствовать вину, страх или даже неосознанную обиду на вас обоих.
Андрей напрягся, его взгляд становится жёстче. Я знаю, что внутри он тоже волнуется за Машу, как и я.
— Что же нам тогда делать? — не выдерживаю я, чувствуя, как подступает отчаяние. — Мы же не можем, сойтись обратно!
Психолог внимательно смотрит сначала на меня, затем на Андрея. Она как будто собирает слова, которые не ранят нас, но дойдут до самого сердца.
— Прежде всего, Маше важно видеть, что её родители, даже не будучи вместе, могут быть рядом ради неё.
Андрей вздыхает и, по-видимому, решает, что момент настал, говорит:
— Во-первых, она не знает, что мы разводимся. Моя жена, — бросает на меня взгляд, — моя бывшая жена решила, что ей пока лучше не знать правду. Поэтому Мария думает, что я в командировке.
— Я хотела, как лучше! — моё оправдание звучит слабо.
— Получилось только, как всегда, — Рявкает Андрей.
— Зато у тебя всё и всегда получается на высшем уровне! — срывает меня.
— Родители! — осаживает нас психолог. — Маше нужно больше внимания. Сейчас для неё важно, чтобы она чувствовала, что оба родителя доступны для неё, что в её жизни есть предсказуемость и безопасность. Это могут быть небольшие, но регулярные ритуалы, моменты, когда она ощущает, что может на вас обоих положиться. Вы можете взять за правило хотя бы иногда проводить совместное время с Машей, если это возможно, конечно.
Сказав это, она смотрит почем-то на меня.
— Согласитесь, что для ребёнка нет большей стабильности, чем осознание, что он всегда может рассчитывать на родителей. Даже если они больше не вместе. Вы готовы попробовать наладить это общение ради Маши?
Я киваю. Внутри всё ещё остается чувство вины, но её слова как-то помогают. Теперь у нас хотя бы есть направление, в котором двигаться.
Андрей кивает тоже, хотя на его лице остается тень сомнения.
— И еще, — добавляет она, — советую ребенку сказать правду.
Правду? Какую правду, что её папа больше не любит её маму и у неё скоро будет братик от чужой тёти?
На этом мы прощаемся. Выходим из кабинета, оставив за дверью запах лаванды и невысказанные эмоции, которые стали ещё более невыносимыми. На улице холодно, серое небо низко нависает, будто пытаясь придавить все наши тревоги ещё сильнее. Андрей идет рядом, молча, и я слышу его шаги, тяжёлые, как и наши с ним взаимоотношения.
Я не успеваю ничего сказать, как из-за угла детского сада раздаётся голос:
— Папа! Мама!
Маша, светясь от радости, несётся к нам, словно маленький вихрь. Она бросается к Андрею, обхватывая его руками и прижимаясь, как к чему-то бесконечно важному и родному. В её глазах сияет такое счастье, что я едва сдерживаюсь, чтобы не отвернуться. Это счастье — удар прямо в сердце.
— Папа, ты вернулся! — почти выкрикивает она, глядя на него с восторгом и облегчением. — Ты теперь снова с нами? Больше не поедешь в свою командировку?
Андрей коротко вздыхает, его губы дёргаются, но он не спешит отвечать. Я вижу, как он на мгновение закрывает глаза, будто в этот момент ему тоже больно.