Измена. Предательство (не) прощается
Шрифт:
Но вместо того, чтобы сделать так как я прошу, он хватает мой чемодан и вываливает все мои вещи на пол и начинает собираться свои.
— Я сам уеду, раз тебе так противно моё присутствие, — рычит он и достает из полок свои вещи.
— К любовнице своей собрался? — я не могу удержаться от укола, и слова сами срываются с губ.
Он останавливается, бросает на меня взгляд, в котором то ли злость, то ли обида. Руки его всё ещё зажаты в кулаки, но теперь он пытается говорить спокойнее, почти сдержанно:
— Пусть это тебя уже не волнует.
—
Он закрывает глаза, словно пытаясь собраться с мыслями, и после короткой паузы произносит:
— Настя, я понимаю, что наделал ошибок. И знаю, что ты сейчас этого не примешь, но… — он спотыкается на словах. — Но не надо рубить всё сгоряча.
— А что ты мне предлагаешь? Жить втроем? Точнее, впятером, шведской семьей? — произношу я едва слышно. — Ты предатель Андрей, и предал не только меня, но и Машу.
Я отворачиваюсь, чувствуя, как в глазах начинают собираться слёзы. Не могу позволить ему снова увидеть мою слабость.
— Теперь ты волен жить, как хочешь, Андрюш, — говорю твёрдо. — С любовницами, со своей работой… только без меня. Я больше не буду частью твоей жизни.
Он делает шаг ко мне, но я поднимаю руку, останавливая его.
— Всё, — шепчу я. — Не надо.
Почти механически он собирает свои вещи, останавливается на пороге, кидает последний, полный сожаления взгляд, и выходит. Я стою, одна посреди комнаты, совершенно опустошённая.
4
Настя
Машина тихо гудит, пока мы едем по длинной, не слишком загруженной улице. Сзади за мной в детском кресле сидит Машенька, крепко держа свою маленькую, детскую сумочку с единорогом. Она внимательно смотрит в окно, на сменяющиеся мимо деревья и дома, но, кажется, в голове у моего ребенка что-то назревает.
— Мам, а когда папа придет? — неожиданно раздается её голосок, пронзающий тишину в салоне авто.
От этого вопроса колет под левым ребром. Я стараюсь не показывать ей своих истинных чувств, сосредоточенно глядя на дорогу. Пять лет... Конечно, она уже многое понимает и чувствует, что что-то изменилось. Но как объяснить всё это пятилетнему ребёнку? Поэтому я набираю в грудь воздуха, чтобы ответить.
— Папа сейчас много работает и очень занят, Машенька, — говорю, стараясь, чтобы голос звучал естественно и спокойно.
Ну вот, Анастасия, теперь ты лгунья для собственного ребенка.
Маша замолкает на секунду, продолжая смотреть в окно. Потом поворачивается ко мне, её глаза кажутся такими серьёзными.
— А почему он вчера не приходил? Мы же рисовать должны были, он обещал, — уточняет она, не сводя с меня пристального взгляда.
— Маш, ну ты же знаешь, работа иногда у папы непредсказуемая. Он очень занят, и поэтому не успел вернуться вчера. Но он обязательно с тобой порисует, только позже. — Проклинаю себя за это вранье, но всё равно с улыбкой киваю ей.
Она нахмурится, не до конца удовлетворенная
— Он что, на работе живет?
— Нет, папа просто в командировку уехал, — отвешиваю себе мысленно хлесткую пощечину. Противно от того, что приходится её врать, но объяснять пятилетнему ребенку где на самом деле её отец, язык не поворачивается.
— А он далеко поехал? — тихо спрашивает она, не глядя на меня.
— Далеко, Машенька, — киваю я, стараясь не показывать дрожи в голосе. — В другой город.
Машенька снова поворачивается ко мне, её глаза теперь наполнены лёгкой тревогой.
— А он вернётся скоро? А то я соскучилась... — произносит она, и я вижу, как её нижняя губка чуть дрожит.
Я сжимаю руль сильнее, чтобы справиться с внезапной волной эмоций, накрывающей меня. Обманывать собственную дочь — самое ужасное чувство на свете, но другого выхода у меня сейчас нет. Придётся снова солгать, хотя это заставляет меня чувствовать себя ужасно.
— Конечно, он скоро вернётся, — говорю я, надеясь, что мои слова прозвучат достаточно обнадеживающе. — Ты даже не заметишь, как время пройдёт, и папа будет рядом с тобой.
Она кивает, но видно, что её мысли продолжают крутиться вокруг нашего разговора. Я почти чувствую, как она пытается осмыслить всё сказанное, понять что-то, что пока ей не до конца ясно.
— Мам, а папа больше не любит меня? — тихо спрашивает она, и её вопрос пронизывает меня, как холодный острый нож. Я не ожидала такого вопроса, даже не думала, что она может так подумать.
— Нет, Машенька! Ты что?! Папа тебя очень любит, — стараюсь, чтобы мой голос звучал как можно твёрже и спокойнее. —Ты для него очень важна, просто у него сейчас очень много работы.
Она немного расслабляется, услышав мои слова, но всё равно смотрит на меня с лёгким недоверием. Я знаю, что она чувствует, что я что-то недоговариваю, но, к счастью, она слишком маленькая, чтобы до конца разобраться в том, что происходит.
— Тогда почему он не звонит? — уточняет она, нахмурив маленькие брови.
— Машенька, он сейчас очень занят. Но я обещаю, что он позвонит, как только сможет. И мы можем ему позвонить позже, когда он освободится, — киваю я, не зная, как объяснить ей эту сложную ситуацию.
Она на минуту замолкает, словно обдумывая мой ответ, а потом снова поворачивается ко мне.
— А если он забудет позвонить, как тогда?
— Он не забудет, — стараюсь говорить я уверенно, хотя внутри всё сжимается. — Я тебе обещаю!
Она улыбается, и мне становится немного легче от того, что, хотя бы сейчас я смогла её немного успокоить. Но с каждым днём мне будет всё сложнее скрывать от неё правду.
Мы подъезжаем к балетной студии, и дочка, казалось бы, на минуту отвлекается от своих мыслей. Я выхожу из машины и помогаю ей выбраться из кресла, поправляю её розовую шапку и разглаживаю курточку.