Измена. Простить, отпустить, отомстить?
Шрифт:
В этот момент я понимаю, до чего голодна. Я ведь даже не обедала, просто не могла себя заставить съесть хоть крошку. Даже сейчас, если бы не спазм в желудке, я бы не поняла, что хочу есть!
Встаю и иду к холодильнику. Достаю огромную кастрюлю борща. Вчерашнего или даже позавчерашнего. Переливаю в ковшик одну порцию. Кошусь на Савранского и добавляю еще 3 половника для него. Он тоже поди не жрал с самого утра.
Ставлю горячие тарелки на стол, достаю только одну ложку, для себя. Никакого хлеба, никакой ледяной, только из морозилки водочки. Обойдется.
–
– Против, - устало возражает Кеша.
– Да? Жаль, потому что мне по хер.
Я подношу ложку ко рту и демонстративно, с хлюпаньем, всасываю горячий бульон. Савранский морщится, будто видит что-то отвратительное. А он и видит. Меня.
– Я хочу, чтобы меня понимали.
– Найми себе сурдопереводчика.
– Я хочу, чтобы на меня смотрели как на Бога.
– А это уже, батенька, грех. В одну копилочку к прелюбодеяниям.
– Настя, не ерничай! – Кричит мой муж и в ту же секунду мультфильм в детской становится громче, а на его фоне раздаются звуки гитары. Это Никита делает все, чтобы Тамара не слышала нашу ссору. Спасает детство сестры, которая ни о чем не догадывается.
Пока она смеется над очередной серией Простоквашино, ее мир рушится прямо за столом нашей кухни.
– Не ори, пожалуйста, - тихо прошу я, прикрыв рот рукой. Такой вкусный недавно борщ уже просится наружу, а я едва съела несколько ложек.
– Прости. – Соглашается Савранский. Он выглядит не лучше меня. Даже не смотря на аккуратно выбритую бороду и височки. – Я просто хочу, чтобы ты поняла. Мне нужно, чтобы меня любили, восхищались, чтобы я восхищался, в конце концов! Женя… она другая, она тянет меня вверх, ей не нужны ни мои деньги, ни положение.
Он так убедителен, что я заставляю себя не заржать в голос. Ну да, как же! Одухотворенная девица случайно полюбила заведующего клиникой, а не сантехника Васю. Нет, у Васи тоже был шанс, потому что девица не смотрит на эти жалкие бумажки с водяными знаками, просто, о чудо, мой муж ей встретился раньше! И случилось чувство, большое, настоящее, искреннее.
Тупо повезло!
– А обо мне вы подумали? – устало замечаю я. На мужа не смотрю. Даже говядина, плавающая в борще, кажется мне занимательней его оправданий.
– А ты обо мне подумала? – В голосе Савранского столько обиды, что это заставляет меня поднять глаза на него. Он смотрит прямо, и в его лице больше нет страданий. – Ты обо мне подумала? Я хочу видеть рядом с собой женщину, хочу прижимать ее к себе, обнимать, любить. Хочу чтоб у меня стоял как в восемнадцать.
– Угу. Но, очевидно, не стоит. В этом тоже я виновата?
– Настя, просто попробуй соответствовать образу жены заведующего. Надо мной уже люди смеются!
– Смех продлевает жизнь.
– Хорошо, - он ерошит мокрые от пота волосы. Тут не жарко, но мы оба вспотели. – Хорошо. Не смеются, надо мной глумятся люди! Настя, ты пришла в пижаме!
– Один раз.
– Твоя одежда… она просто чудовищна. Это всегда что-то абсурдное и с крошками на воротнике!
– И поэтому ты стал изменять?
– Да нет
– Понимаю.
Я киваю, встаю с места и, взяв тарелки в руки, с грохотом ставлю их в раковину. Как есть, с борщом. Бордовая жижа растекается по белому камню, на котором наверняка останутся следы. Это очень капризный и дорогой материал, за которым нужен уход. И ладно, после развода, раковина достанется Савранскому. Как есть, в борщевых разводах.
– Не представляю, как ты страдал. И какое облегчение тебя ждет, когда мы разведемся.
Савранский молчит и, кажется, что на этом наш разговор окончен. Я уже почти дошла до коридора, как услышала его тихий, решительный голос:
– Ты не поняла, Настя, никакого развода не будет.
Глава 10
Я никогда не была красивой.
И я всегда знала это.
Какая угодно, ко мне подошел бы любой эпитет. Умная, веселая, забавная, компанейская, свойская, простая. Так меня часто называли мужчины.
Красивой – никогда.
Я принимала это как данность, и научилась завоевывать чужие бастионы не милой мордашкой, а острым умом, хорошо сделанной работой, уместной шуткой. У меня было свое оружие, и оно сражало соперников так же, как у других сражает красота.
Вот только женщиной от этого я быть не перестала. И сейчас мне сделали так больно, что я сама удивилась, неужели в моем возрасте, с моим опытом и прививкой в виде здорового цинизма еще может так болеть?
Я вытерла злые слезы и посмотрела на себя в зеркало. Такая же уродина как прошлой ночью, когда мне об этом сообщил муж.
Знать, что ты не привлекательна, и слышать это от своего любимого человека – разные вещи.
У всех есть ментальные раны, и я думала, что в браке мы учимся лечить их друг у друга, а не давить и упиваться тем, как тебя ломает от боли.
Я никогда не говорила Савранскому, что у него маленькая зарплата, хрустит тазобедренный сустав, завышенное ЧСВ и член мог бы быть на пару сантиметров длиннее.
Он делал вид, что обожает мою бабушку, всегда ел домашнюю еду, даже те блюда, которые не удались и посещал со мной все театральные премьеры, хотя сам откровенно скучал.
Это правила, на которых отстроился фундамент нашей семьи. И вчера его сломали. Не кто-то конкретный, мы все.
Я вытерла салфеткой кривой рот. Наверное, нужно было сделать гиалуронку как Римка. Или уже не трогать, все равно лучше не станет. Под глазами мешки, волосы всклокочены и торчат, а кожа истончилась и приобрела землисто серый цвет. Это спереди. А сзади… жопа. Большая такая, с крутыми боками и оттопыренным в сторону бампером.