Измена. Простить, отпустить, отомстить?
Шрифт:
Я говорю громко, так чтобы меня слышали другие, и через секунду в коридоре раздаются шаги. На нашу ссору слетаются любопытные мотыльки в белых халатах, и уже завтра из каждого утюга будут смаковать подробности романа Савранского и Юного дарования Руденко Евгении.
Но это завтра, так далеко я не заглядываю. У меня задача попроще - не сдохнуть сегодня.
Опираюсь о стену, доползаю до стола и стекаю вниз на корявое, грязное кресло. Таблетки от мигрени тотчас бросаются
Я разжёвываю горькую таблетку и глотаю так, без воды. В этот момент и звонит мой сотовый телефон.
– Настя, - голос Савранского иглами проникает прямо под кожу, - послушай.
– Нет. Это ты послушай, - перебиваю я мужа, - если ты не хочешь концерт от униженной и оскорбленной жены, со слезами и мольбами вернуться обратно в семью, то не лезь. И соплячку свою спрячь от греха подальше. Дай мне доработать этот день, а вечером мы поговорим.
Я отключаюсь сразу, не дождавшись ответа. И наконец выдыхаю, потому что голова больше не болит. И сердце… оно стучит как прежде, будто ничего не случилось.
Так что через час только распотрошенная косметичка на столе, да свитер на кресле напоминают, что сегодня день, когда я узнала, что предатели подчас откликаются на имена любимых нами людей.
Например Женя. И Кеша.
Глава 9
Это похоже на какой-то кошмар, на сюрреалистичный сон, на бредни шизофреника!
Однако домой я еду с Савранским. Он ждет меня на парковке возле главного корпуса. Открывает дверь и даже пытается подать руку, чтобы я села в его новенькую ауди.
«Чтобы возить Томку в школу», - звучит в голове смех мужа.
Я морщусь, представляя, что не только для дочки были эти дорогие понты. Что не только дочь подвозили на переднем сидении, но и Женечкина задница поелозила по белоснежной кожаной обивке.
Фу! От омерзения меня снова мутит, так что я открываю окно и вываливаюсь на дорогу. Ледяной ветер бьет по щекам, возвращает обратно в реальность.
Хреновую такую реальность.
Мы едем молча. Молча добираемся до дома, молча паркуем машину во дворе и так же молча выходим на газон. Савранский снова пытается подать мне руку, а я не понимаю, зачем сейчас вся эта игра в галантность.
Противно.
Когда мы открываем дверь, нам навстречу бежит Тамара. На несколько шагов позади и не так радостно встречает Никита. У него серьезный взгляд, которым он оценивает меня и Савранского.
– Вы рано.
Судя по тону, сын обо всем догадался. А вот Тома наоборот, скачет вокруг Кеши счастливая, разве что язык не вываливает от радости, как щенок. Мне обидно. Потому что меня она так не встречает.
– Тома, милая, дай нам раздеться
Савранский смотрит на меня с осуждением. Ему всегда казалось, что я груба с дочерью. Что не ращу ее как принцессу и мне с моим голосом нужно глашатаем в армии работать, а не девочку воспитывать.
– Тамара, солнышко, сейчас я помою руки, а ты расскажешь мне как прошел твой день.
Он говорит это специально, мне назло. Кеша хороший отец для Томы, посредственный для Никиты и отвратительный муж для меня. Но сейчас он делает все, чтобы казаться идеальным. И чтобы я еще больше захлебнулась в чувстве вины за наш ужасный брак.
Я уже хочу махнуть рукой и уйти на кухню одна, как на помощь приходит Никита.
– Тома, пошли я тебе мультики включу. Папе с мамой поговорить надо.
Когда-нибудь я скажу сыну спасибо за это. Грядущий разговор причиняет мне столько боли, что я сама готова от него отказаться. Уйти спать, в надежде, что это все просто сон. А завтра все будет как прежде.
Сын же помогает сорвать этот пластырь в одно движение руки. А не мучиться дальше годами.
Кеша плетется вслед за мной на кухню и садится за стол. Теперь мы поменялись местами, это вышло случайно. И наша беседа больше не похожа на шахматную партию, скорее на войну.
– Хорошо, что ты все узнала, - стреляет первым залпом Савранский. – Мы можем больше не притворяться. Мы уже давно перестали друг друга любить.
– Пожалуйста, говори за себя.
Он удивленно вскидывает бровь, а я продолжаю:
– Говори за себя, так будет честнее. Я давно перестал тебя любить… Настя.
Я запинаюсь на последнем слове и молча смотрю на дверной косяк. Думала, что когда произнесу это сама, будет не так больно. Будет не по-настоящему. Но нет, меня оглушает от ужаса, пронзает острием кожу и травит ядом нутро.
Потому что Савранский согласно кивает на этой фразе, будто бы сказал ее сам.
– Господи, господи, - я хватаюсь за голову. Не хочу видеть его лощеную рожу с этой выбритой бородой и модной стрижкой. – Господииии.
Других слов у меня нет. Их забрали вместе с воздухом, и потому я задыхаюсь здесь, на нашей кухне.
Тут мы любили, смеялись, встречали гостей, целовались. А теперь мы тут разводимся.
– Насть, пойми меня, - муж пытается взять меня за руку, но я не даю. Машу головой и отодвигаю стул подальше.
– Что понять, милый? Что Женя на тебя смотрит по-особенному? Так тебе не шестнадцать, чтобы вестись на эту херню. Или что она какая-то не такая, неземная? Я проводила у нее осмотр, вагина как вагина, никаких алмазов вместо клитора не заметила.
– Как грубо, - морщится Кеша, а я взрываюсь от обиды за это несправедливое отношение.
– Ну, прости! У тебя грубая приземленная мещанка жена! Не дышу шелками и эфирами! Не рисую картины вином, как Женечка! Вино я употребляю внутрь, под шашлык!