Измена. Простить, отпустить, отомстить?
Шрифт:
– Хочешь, на выходных уедем куда-нибудь? Можем с Томой, скажем, что я твой телохранитель.
– Скорее ты мой телосовратитель, - я заелозила на его бедрах, ощущая под попой твердеющую плоть. – И куда поедем? На моря?
– Можем в Петербург.
– Там холодно.
– Я согрею.
И снова легкий поцелуй в губы, такой, чтобы я просто не задавала вопросов, а хоть немного расслабилась.
И я почти сделала это, почти смогла, как вдруг зазвенел будильник на телефоне, напоминая, что прием начнется через одну минуту, а значит
Но прежде чем я слезла с колен Тимура, дверь кабинета распахнулась и мы увидели… Кешу.
Мой муж выглядел так плохо, будто всю ночь провел в казино, при чем в качестве крутящейся рулетки. Помятый, всклокоченный, с впалыми от усталости глазами и легким шлейфом перегара он едва держался на ногах.
– Насть, - тихо прошептал Саврнаский, еще не видя ни меня, ни Тимура.
А вот я успела разглядеть многое. Например, фланелевые штаны в клеточку и такую же рубашку с оторванной на груди пуговицей.
– Кеша, ты что, в пижаме?!
Мой благоверный с недоверием посмотрел вниз, будто сам не помнил, что на нем.
– Это спальный костюм, - выдохнул он одними согласными и ввалился в кабинет.
Савранский бы упал, если не реакция Тимура. Тот как человек паук, вскочил, и, придерживая меня одной рукой, второй подхватил эту пьяную каланчу, и только тогда муж заметил, что я была не одна.
Бессмысленно моргнул:
– Драсьте. Насть, у тебя тут пациенка… лысая.
О Господи. Перехватив нечитаемый взгляд Тимура, я вышла в коридор, чтобы объяснить, что по техническим причинам прием задержится на пятнадцать минут. Максимум на тридцать, но точно не больше сорока пяти – технические причины они такие. Когда вернулась обратно застала, как один мой мужик растекся по стулу, и пьет воду из графина для цветов, а другой, прислонившись к стене, молча прожигает своими угольными глазами первого.
Не то чтобы я боялась их знакомить, формально они виделись и тогда под парикмахерской, и наверняка в спортзале, но… бл*дь!
Кажется, в этой игре все давно нашли коды, только я одна как идиотка пытаюсь пройти гребанный уровень без сохранения и каждый раз мой персонаж сгорает в самом нелепом моменте.
– Ооо, - простонал Савранский и уронил голову на стол, - ааааа! – Продолжил он стонать, но уже по другому поводу. И помолчав несколько секунд добавил: - Моя жизнь кончена!
– Ну, это я знаю, милый, а какие-нибудь еще инсайды будут?
Сразу после этого мои лопатки обожгло чем-то горячим. Оглянувшись, увидела черные угли глаз, которыми Зелибоба пытался меня испепелить. Ах, да, разумеется, ему не понравилось обращение «милый», но это сила привычки, и слово давно уже утратило свой смысл, оставшись просто набором букв. Мысленно я постаралась вложить эту мысль в свою ответную улыбку:
«Никакой он не милый, Тимур. Но не называть же человека говножуем, когда он в таком состоянии».
Не знаю, как у меня вышло, но Тимур ощутимо успокоился. Мышцы его расслабились, а лицо из убийственного превратилось просто
– Насть, мне Женя изменяет, - простонал с моего места Кеша.
– Формально она изменяет с тобой, так что ты можешь собой даже гордиться. Кто ж думал, что из еврейского мальчика со скрипочкой получится такой мачо.
– Я никогда не играл на скрипке, - с вызовом произнес Савранский. – Это была домра!
– Ах да, конечно. Кеш, ты зачем пришел?
– Пожаловаться.
– Я услышала, можешь идти обратно.
– Куда?! Ты не пустишь, туда, - он неопределенно махнул рукой, - я не хочу, а здесь мне уже не рады. Я больше не заведую клиникой, я даже своим исподним больше не заведую. Господи, а если Женя меня чем-то заразила?! Я же должен провериться!!!
Савранский так искренне возмущался, что я даже не смогла смеяться. И не стала напоминать, что пару месяцев назад сама пребывала в таком же состоянии шока, осознавая, что твои самые интимные части тела стали проходными для постороннего лица.
– Я могу дать контакты клиники, где сдавал мазки на трихомонады, - пробасил Тимур, забивая последний гвоздь в крышку этого гроба.
Савранский взвыл. Уперся головой о стол и принялся барабанить руками по моей и без того хлипкой клавиатуре:
– Я неудачник, неудачник, неудачник.
– Неу… что? Прости, не расслышала.
– Дачник, - подсказал мне Тимур.
Глумиться над бывшим было все еще весело, а жалости во мне не наблюдалось ни на грамм, но крики из моего кабинета могли напугать пациенток. И вообще, это шоу можно перенести на вечер, когда Савранский протрезвеет и переоденется. От него дурно пахло какими-то вчерашними колготками.
– Кеш, иди к себе.
– Мне некуда, Настя, ты не слышишь? Отец меня отстранил, так что я теперь свободный художник.
– Дебил ты, а не художник.
Тимур понимающе хмыкнул, глядя на эту перепалку. Он вообще вел себя подозрительно тихо, не влезал, не отсвечивал, не давал советы. Наоборот, притаился и выжидал, будто бы изучая что-то важное.
Наверное, смотрел, как его зефирная Настенька становится грымзой и кусает того, кто не может дать ответ. А я кусала. Потому что заслужил.
– Мне сказали освободить кабинет до обеда.
– И кто будет на твоем месте?
– Меня это не волнует, - он проехал косым, ошалевшим взглядом мимо моего лица.
– Очень жаль, что не волнует. А должно бы, это твои подчиненные и твои пациенты, они то в чем виноваты?
– А в чем виноват я?
Я закатила глаза. Сцена превращалась в какую-то пошлятину. Не хватало слез и заламывания рук, чтобы все стало как в дешевом отечественном сериале. И только я об этом подумала, как раздался первый глухой удар. За ним второй и третий. Это Савранский принялся биться головой о дерево.
– Я все просрал. Все, все, совершенно все просрано, Настя! Просто все!