Измена. Расколотое сердце
Шрифт:
– Если разговором можно назвать диалог из оскорблений, упреков и приказов.
Мама кивает каким-то своим выводам и тихонечко прикрыв за собой дверь, выходит из комнаты.
Вместо душа и смены постельного белья, переворачиваю подушку на другую, сухую сторону, и исчезаю из этого мира. Сон забирает меня моментально, не дав как следует подумать… Вернее, помучить себя разбором произошедшего за эти сумасшедшие сутки.
Снится мне что-то приторно-сладкое. Слишком нереальное, для моего нынешнего положения почти разведенки. Что-то такое желанное, что я просыпаюсь только с третьей попытки будильника
Нервные сборы заканчиваются пролитым чаем, порезанным пальцем и, кажется, нервным срывом. Посреди всего этого дурдома я плюю на все и усаживаюсь рисовать себе новое лицо. Темные очки на половину лица меня спасут на улице, но не в кабинете с Татьяной Васильевной.
В этот день, как ни крути, все против меня.
Решаю вызвать такси, потому что безбожно опаздываю. Но первый таксист, приехавший на вызов, не открывая двери, сообщает, что по всем пробкам на другой конец города не поедет и срываясь с места попросту уезжает. Следующая машина находится быстро, но мне попадается удивительно общительный водитель. И вместо отстраненного разглядывания вида за окном мне приходится выслушивать историю развития его бизнеса и рассказ о том, почему же пришлось переехать в наш южный город.
Но с другой стороны, большое ему спасибо. Не дал мне сожрать саму себя.
Тихонечко шагая по коридорам нашего дома культуры, я все гадала зачем же Татьяна Васильевна дернула меня так рано. Вцепившись лапками в ручку двери, я и представить не могла, что именно она мне скажет.
Тяжелая деревянная дверь кабинета открывается с тихим скрипом. Я попадаю в место, где всегда по-домашнему уютно, пахнет ранним утром и крепким сладким чаем.
Самое притягательное место – уголочек с горчичным креслом, обрамленным яркой зеленью каких-то необыкновенных цветов в горшках. Рядышком, создавая теплый круг света, стоит светильник на длинной ножке. Его ярко-желтый абажур украшен длинной бахромой . На конце каждой ниточки висит крошечная бусинка-капелька.
Так и хочется, сдаться в объятиям кресла, устроиться поудобнее. Всего на минуточку. Провести пальцем по бахроме, чтобы послушать, как звонко друг о друга ударяются стеклянные бусинки. Несмотря на тридцатиградусную жару, погреться пот теплыми лучами светильника. И, возможно, даже уснуть под тихое урчание увлажнителя воздуха, который мягкими облачками обнимает листья удивительных цветов.
Жаль, что я здесь не за этим.
Сегодня даже стены царства уюта не в силах меня успокоить. Пытаюсь пристроить нервные пальцы, поправляю непослушные кудри, перебираю звенья цепочки на длинной ручке сумки, считаю бусинки на браслете.
– Марина, ну вас же трое в отделе, как никто не заметил? – Татьяна Васильевна ругаясь с кем-то по телефону, устало снимает очки и, удерживая их на одном только мизинце за дужку, трет переносицу.
Я подхожу поближе и хочу сесть на стул у ее стола, но она резко вскидывает голову и машет своими очками в мою сторону как назойливой мухе. Чтоб не располагалась тут.
Становится еще интереснее. И страшнее.
– Ты у меня спрашиваешь, что вам делать?! – Она вздыхает тяжело и обреченно, будто произнося фразу "ну что вы за идиоты, это же элементарно". Только в очень нецензурных
– Идите в типографию, упрашивайте, чтобы напечатали новую партию. Откажут – ищите новую. Да хоть сами сидите рисуйте! Но чтоб к вечеру афиши с правильной датой были на местах! – со злостью нажимает кнопку отбоя, но откладывает телефон уже спокойно.
Возвращает очки на нос и сквозь стекла осматривает меня как ту самую муху, которую только что пыталась отогнать от стула.
– Ну что, Аверина, на долго я тебя не задержу, – ее голос непривычно холоден и строг. – Я приняла решение тебя уволить. Подпиши заявление, – достает распечатанный бланк из принтера и отправляет по полированной поверхности ко мне.
В центре груди скручивается тугой комок из страха, отчаянья, растерянности и немного стыда.
– Как уволить? За что? – шепчу онемевшими губами и цепляюсь за цепочку от сумки еще сильнее.
– А то ты не знаешь? – говорит, будто это самая очевидная вещь на свете. Все же знали. Ну чего ты, Ая, опять все проспала?
– Подписывай, пока по-хорошему прошу. Откажешься – мне проще твой детский сад вообще расформировать, он денег почти не приносит, а тебя сократить. Или ты по статье хочешь?
– Я никак не хочу!
– А я разговаривать с такой грязью как ты не хочу. Не то что работать.
Вот тут уже никаких сомнений не остается откуда такое отношение. Неужели любимый крестник успел гадостей наговорить? И, судя по всему, так вывернул реальность, что обычно спокойная и рассудительная Татьяна Васильевна, разговаривая со мной, переходит все границы.
– Что ты моргаешь стоишь? Подписывай и на выход. Трудовая и расчет тебя ждут в бухгалтерии. Барахло своё в зале и раздевалке не забудь. Свободна.
– А как же сегодняшнее занятие? Мне нужно хотя бы попрощаться с детьми.
– Да как тебя к малышам пускать можно? Ты какой пример можешь показать? Упражнение первое – измена мужу! Так, что ли? Как же хорошо, что у вас с Олегом так и не появились дети!
Только бы не заплакать. Только не здесь, не при ней. Грудную клетку тугим корсетом сжимает спазм. Я не могу сделать вдох, да и не хочется. Мы никогда не откровенничали с ней на семейных сборищах, но она была единственной, кто при каждом удобном случае не спрашивал о детях и не желал каждым тостом скорейшего пополнения семейства. Она одна замечала, как Олег делает вид, что не слышит, а я смущаюсь и реву в туалете.
А теперь бесцеремонно нагло решила потоптаться на самом больном. Это я уже не могу вынести и шиплю на нее бешеной кошкой:
– Я понятия не имею кто и что вам про меня наговорили, но вы права никакого не имеете влазить в мою жизнь и комментировать бездетность. Я уже не говорю о том, что ваши личные предпочтения никак не должны влиять на работу!
– Ты меня еще поучи! Умная нашлась.
Я только качаю головой, абсолютно не могу поверить в то, что слышу.
– Знаете, я всегда вас уважала за честность и справедливость. Мне очень горько видеть, как вы опускаетесь до самых примитивных оскорблений и манипуляций. Даже не пытаясь разобраться в ситуации, – выдаю на одном дыхании и, наконец, могу сделать болезненный вдох.