Измена. Расколотое сердце
Шрифт:
Запиваю горечь разлившуюся во рту черным кофе и набираю номер мамы. Нужно ее предупредить и заодно избавиться от вещей. Длинные гудки прерываются сонным голосом :
– Аечка? Ты чего так рано? Что-то случилось? Не зря у меня сердце весь день болело.
Мама часто на пустом месте может развести трагедию, но сейчас она очень права. По телефону говорить не хочется, да и страшно, что ей на самом деле станет нехорошо.
– Мамулечка не переживай только. Кое-что случилось, да. Я сегодня попозже приеду к тебе и все объясню обязательно. Только мне сейчас нужно, чтобы ты курьера
Отправлю вещи, чтобы освободить руки и не мучиться.
– Ты скажи, все здоровы хоть? Я же изведусь!
– Да, мам. Не волнуйся, пожалуйста. Я тебе сейчас все данные курьера скину.
За возней с доставкой на такси убиваю все время до открытия ЗАГСа. Допиваю третий стаканчик кофе и возвращаюсь в храм любви. Очереди нет и я первая захожу в кабинет для подачи заявления на развод.
– А квитанция на оплату пошлины где?!
Женщина с великолепным гнездом на голове гоняла меня уже третий раз. Я чувствовала себя в компьютерной игре, где задания герою выдают постепенно. Просто так будет неинтересно. Сначала я бегала делать копию паспорта в канцелярский магазин, находящийся за два квартала. Потом ставить печати в другое крыло. Теперь вот… пошлина.
Все наши государственные учреждения будто созданы для пыток и принимают на работу туда только настоящих садистов. Не удивлюсь, если у них для этого специальное удостоверение имеется. Работница ЗАГСа будто мстила мне за то, что она тут работает, за неудавшееся утро, подгоревший омлет, опоздавшую маршрутку и что Витя из пятого “Б” не пригласил ее танцевать на дискотеке в далеком 1987 году.
– Этого не было в прошлом квесте, – бормочу себе под нос, но в кабинете слишком тихо и сквозь монотонный гул кондиционера все слышно.
– Что-о-о, – крайне возмущенно тянет она, – В коридоре для кого перечень документов повесили?!
– Я говорю, реквизиты дайте.
– Оплата через кассу в банке через дорогу, – с особым удовольствием швыряет мне она свои слова и листок с данными для оплаты. Кажется, еще немножечко, самую капельку и она лопнет от своего извращенного удовольствия.
Солнце уже вышло на пик своей мощности. Жарко так, что подошва босоножек прилипает к асфальту. Если и появляется легкий ветерочек, то он больше похож на горячий фен и делает только хуже. Это самый сложный уровень. Если она меня еще куда-нибудь пошлет, я сама ее…
Когда возвращаюсь из очередного путешествия “туда и обратно” замечаю, что за время моего отсутствия у кабинета собралась небольшая очередь.
Становлюсь у самой двери, чтобы сразу зайти и взять следующее задание. На лавочке у стены напротив сидит очень красивая девушка. Шикарная я бы даже сказала. Не смотря на жару и выжигающее все, что попадется на пути солнце, она одета в строгое черное платье. На ногах, чуть более соответствующие погоде, черные босоножки на высоком каблуке, увивающие ее изящные лодыжки тоненькими ремешками. Глаза спрятаны за такими же черными очками.
Вот только губы у нее дрожат, и из-под темных стёкол катятся слезы, которые она пытается незаметно вытирать. Регистрация смерти в другом крыле, так что здесь она может быть
Ей так больно находиться здесь, что даже через мою толстую шкуру пробивается печаль.
А я все никак не могу даже просто заплакать, неужели не так уж и больно? Что же со мной не так? Почему я не грущу о потерянной любви? Жизни? Будущем? Почему мне только хочется поскорее спрятаться и, чтобы никто меня не дергал?
Резко распахивая дверь из кабинета, выходит мужчина. Он молча вручает девушке свидетельство о расторжении брака и не оборачиваясь уходит. Она будто сама чернеет, ссутуливается и совсем перестает дышать. Вся безупречная красота идет трещинами. Она боится прикоснуться к ядовито-зеленей бумажке, лежащей на коленях и только роняет на нее крупные слезы. Хотелось ей хоть немного помочь, может просто обнять, но во мне совершенно не осталось тепла.
– Следующий! – крик из кабинета привел меня в чувство.
Потеряв весь запал поскандалить, захожу и усаживаюсь напротив женщины с гнездом. Она судя по уставшей улыбке тоже немножечко прибита общением с тем мужчиной.
Она неожиданно спокойно и в тишине собирает небольшую стопочку из моих документов, молча протягивает мне какой-то корешок с напоминанием, когда приходить.
– У вас тридцать дней на примирение, – усталым голосом говорит она и очень намекающе смотрит на дверь.
Не то, ой не то место адом назвали.
По пути к такси отправляю маме сообщение, что уже еду и зря. Она меня встречает не просто дома, а у подъезда. Выбираясь из салона, сразу ныряю в ее объятия. Ее волосы пахнут домом и заботой. Простым счастьем и немножечко горем.
– Аечка, миленькая, что значат все эти чемоданы?
Ох, мама…
Наши долгие объятия не остаются незамеченными. Тетя Люда маячит в окне первого этажа, делая вид, что старательно поливает искусственные цветы. Сколько себя помню она тут главная заводила. Хорошо, что чемоданы приехали отдельно от меня. Не хотелось стать темой недели у местных сплетниц.
– Я так устала. Пойдем домой? – отлепляю от себя маму и подталкиваю ее в сторону подъезда.
Здесь ничего не менялось, кажется, с тех пор как я училась в школе. Разве что почтовые ящики перекрасили, но под тонким слоем краски виднеются надписи, которые мы оставляли с моим другом Артуром. Там все было прилично, а вот в лифте, почти под самым потолком красуется матерное слово из трех букв.
Артур как-то пришел страшно гордый и шепотом признался, что натворил. Он давным-давно переехал в Москву. Нужно будет ему рассказать, что его творчество все еще живо.
Дома сладко пахнет выпечкой. Самый уютный на свете аромат клубничного пирога заставляет рот наполниться слюной. Сладкий, пористый, чуть влажный бисквит, сочные, кисловатые ягоды и нежнейший шоколадный крем.
– Пирог? – переспрашиваю на всякий случай вдруг у меня уже галлюцинации.
Мама освоила готовку, только когда ей исполнилось сорок. И это был один из первых рецептов, который она осилила. Неожиданно получилось как чудесно, что так и осталось ее коронным блюдом.