Измена. Ты больше не моя
Шрифт:
Все развалилось на куски, и Марина поняла это слишком поздно, когда уже даже обратно не склеишь.
Двуличность Карины вылезла наружу не сразу, зато теперь Марина точно не обманется, что она — ее подружка.
Гнилушка, а не подружка какая-то!
А Ксюша?
До сих пор в голове звенели ее слова о том, что мужчину увести проще простого.
Из любых, подчеркнула она, из любых отношений!
Тогда она прозрела или позднее?
Марина сказать бы не смогла, но точно знала,
Раз и навсегда.
И, наверное, она просто представила, как кому-то из этих «подружек» однажды может понравиться ее собственный парень, жених или даже муж.
Остановятся ли они перед чем-что?
Нет.
Будет ли их терзать совесть?
Нет, разумеется.
Марина сама не единожды становилась свидетельницей разговоров и бесед со смехом, полным превосходства. Так подружки делились опытом и хвастались, и это казалось таким захватывающим, дерзким и по-настоящему присущим женской натуре, что Марина этому завидовала.
Ровно до тех пор, пока на себе не ощутила, как эти змеи избавляются от тех, кто им мешает.
Ей не захотелось остаться на обочине жизни и внимания отца, и уж точно не хотелось бы, что Карина или Ксюша чувствовали себя хозяйками положения, в ее семье.
И тут как спасение — у отца амнезия.
Нехорошо радоваться травмам, но как здорово, что он эту шмару не помнит!
Может быть, и не вспомнит никогда?
Марине очень сильно этого бы хотелось!
И потому сейчас она не церемонилась в разговоре с Кариной.
— Ты пожалеешь! — произносит Карина, поняв, что Марина не сдастся. — Слышишь, тварь, ты пожалеешь! Я своим друзьям наводку дам. Тебя раком по кругу пустят, ни одна дырка без дела не останется!
По телу Марины — озноб.
Мороз вдоль всего позвоночника.
В динамике — короткие гудки, Карина сбросила вызов.
Марине вдруг стало страшно от этих угроз: могла ли Карина претворить их в жизнь?
Теперь Марина ни в чем не была уверена.
— Марин… — тихо звучит за спиной голос мамы. — Марина, что случилось? Ты вся дрожишь!
Марина моргает несколько раз, обернувшись, смотрит на маму сквозь мутную пелену, повисшую перед глазами.
Все так сложно и так неправильно.
Как все вернуть, отмотать.
Почему нельзя перезаполнить данные так, будто стер все ошибки?!
— Не молчи.
Мама делает шаг вперед, не пытаясь обнять, но как будто дает понять, что сейчас она — рядом.
Рыдания вдруг вырываются глухим воем изо рта Марины.
Ее складывает пополам, а потом она сползает вниз по стенке и рыдает.
— Прости! Я была не права… Прости меня, мама. За все…
— Марина?
Мама стоит в растерянности. Или просто не хочет ее обнять
После всего сказанного?
Запоздалый стыд поднимается по пищеводу и горчит на языке, царапает нёбо.
— Прости…
— Да боже, девочка моя, что же ты так убиваешься? — вздыхает мама и садится рядом, обняв. — Иди ко мне, глупышка. Поплачь, если хочешь. — Нееее хочу… Но не могу… Не могу!
— Понимаю, значит, поплачь.
***
Она
Я держу Марину за плечи, обнимаю крепко-крепко, как только могу.
Ее тело дрожит в моих руках, как листок на ветру, хотя еще вчера она казалась такой взрослой и упрямой, готовой со мной воевать за каждое свое слово. Ее дыхание обжигает мне ухо, горячее и прерывистое, словно она пытается удержать слезы внутри.
Но я знаю, что такой напор не сдержать, она рыдает в голос.
Я глажу ее по спине, чувствуя, как мои пальц утопает в мягкости ее волос. Я улыбаюсь сквозь слезы, которые предательски наворачиваются на глаза.
— Мам, прости меня, пожалуйста... — шепчет она, и в этом шепоте столько боли и раскаяния, что я теряюсь.
Мое сердце сжимается от этой искренности, от того, как сильно она переживает.
Я не думала, что она может быть такой искренней…
Я как будто совсем разуверилась в своих близких .
— За что прости?
Я выдыхаю, стараясь, чтобы голос звучал ровно, но он дрожит.
— За что ты просишь прощения?
Она поднимает голову, и я вижу ее глаза — полные слез, но с проблеском надежды.
— Я была такой глупой, — говорит она, и ее голос срывается. — Я думала, что знаю все, что могу справиться сама. Но я ошибалась.
Я обнимаю ее крепче, чувствуя, как что-то внутри меня ломается и освобождает место для новой, светлой надежды.
— Все у нас будет хорошо, Маринка, — говорю я, и сама не верю в свои слова. Но я знаю, что должна.
Мы сидим так долго, что я теряю счет времени. Кажется, будто весь мир остановился, оставив нас наедине с этой хрупкой, но такой важной для нас обоих минутой. Я чувствую, как Марина начинает расслабляться в моих руках, и это приносит мне облегчение.
— Мам, я люблю тебя, — шепчет она, и я теперь уже плачу я.
Эти слова. Такие простые. Такие глубокие.
— И я тебя, моя девочка, — отвечаю я, прижимая ее к себе еще крепче. — И я всегда буду рядом.
За нашей спиной раздается кашель, и я оборачиваюсь. Муж стоит там, в тени, и смотрит на нас. Его лицо выражает смесь тоски и облегчения, и я понимаю, что он тоже услышал многое, и это его тронуло.
— Я вас потерял, — говорит он тихо, почти неслышно. — Я вас обеих потерял.