Измена. Ты больше не моя
Шрифт:
— Новоселье. Поздравляю. Значит, с квартиры ты съедешь? Мои вещи только не выбрасывай, — стараюсь, чтобы голос звучал ровно, но он дрожит.
Предательски дрожит.
Хочется заплакать.
Мне часто снится наш дом.
Я хожу в нем, поправляю что-то, готовлю или просто лежу на диване, задрав ноги на спинку после целого дня, проведенного в хлопотах. Открывается дверь, входит Роман, садится, откинувшись головой на спинку дивана, и опускает мои ноги себе на
— Устала?
— Есть немного, а ты.
— Задолбался, и это еще мягко сказано.
— Как насчет выходных? У меня планы… — начинаю с энтузиазмом.
— А у меня один план — утащить тебя в постель, накрыться одеялом и проспать целый выходной, — отвечает муж.
Во сне Роман — все еще мой муж.
В реальности такой ответ меня раздражал неимоверно.
Как и все домохозяйки, я не отдыхала в стенах дома, для меня дом равно работа, а для мужа было наоборот.
Поэтому на выходные я стремилась запланировать поездку, поход в гости или какой-нибудь активный отдых, а Рома, чаще всего, никуда не хотел идти.
В последнее время мы частенько начинали ссориться в этом моменте, но во сне все по-другому. Я позволяю себе улыбнуться и утащить себя в постель…
На планы — плевать, и, боже, какой это, оказывается, кайф — просто отстать от самой себя!
А теперь… Теперь муж и дочь будут жить в прежнем доме.
Как это несправедливо, должно быть, что после всего они вернулись в прежние берега, а я осталась за бортом.
Марина взахлеб делится подробностями, громко возмущается, как армянская семья успела кое-что изменить в дизайне дома.
Моё сердце падает вниз, как лифт, потерявший страховочные тросы. Радостная интонация дочери разрушает тонкую оболочку уверенности, которую я только начала было восстанавливать.
Я чувствую, как нарастающая тревога затягивает меня всё глубже. Кажется, я снова смотрю на свою жизнь со стороны: одинокая разведенка, так и не научившаяся жить настоящим и прошлое веет, как холодный сквозняк, за спиной.
Внутри меня вспыхивает множество невысказанных чувств.
Волнение смешивается с досадой: даже у детей праздник ассоциируется с переездом в новый дом, который разрушился так быстро и так болезненно, что я до сих пор не могу это принять.
Я вспоминаю последнюю сцену в доме: как я спешила уйти, помню звук, с которым за мной закрылись двери.
Сейчас я бы поступила иначе.
Я бы ни за что не продала наш дом. Мой дом! Мой…
А теперь…
— Было бы здорово увидеть на новоселье тебя, мам, и брата — тоже.
Возвращаться туда?!
Это
Стоит лишь вспомнить об отношениях, как мое сердце сжимается, а к глазам подступают слёзы.
Я не могу сейчас говорить с дочерью свободно — боюсь выдать дрожь в голосе.
Мне кажется, что бы я ни сказала, любая моя фраза продемонстрирует мою уязвимость, странную оторванность от жизни, которая, кажется, навсегда осталась за той дверью старого дома.
Решиться вернуться — всё равно что снова открыть старую рану. Я тяну время, ловлю каждую минуту здесь, где никто не спрашивает о будущем, где можно просто быть.
Но и вечность не получится пробыть гостем в доме сына, я это слишком хорошо понимаю.
— Я еще не знаю, получится или нет.
— Мам, — зовет Марина. — Мы очень были бы рады тебя увидеть. Папа — тоже, — понижает голос. — Он скучает.
— Бред. И прошу, перестань! — бросаю в сердцах.
— Почему ты ему не веришь?!
— Потому что однажды память к нему вернется, и тогда он вспомнит все: вспомнит, как остыл ко мне, вспомнит, как хотел другую, как гордился ею, вспомнит все те гадости, которые мы друг другу наговорили, вспомнит все и… тогда не останется ничего! Ничего от тех чувств, которые сейчас в нем еще живы. Снова пережить то, как тебя бросают?! Ни за что! — повышаю голос. — Марина, прошу, больше не возвращайся к этой теме.
— Ник, — зовет меня…
Голос мужа.
Неожиданно близко.
Я дергаюсь, как от удара, и медленно опускаю руку с телефоном вниз.
Галлюцинации слуховые уже начались: мне кажется, что Рома — здесь.
А потом я слышу за спиной его шаги.
Глава 51. Она
— Рома? Что? Что ты здесь делаешь? Как ты здесь оказался?
Я моргаю, мне кажется, что Роман — моя галлюцинация, так меня измотала вся эта ситуация, вытрепала нервы до предела.
Я на грани.
— Приехал. К тебе, — говорит едва слышно.
Губы почти не шевелятся, глаза — горящие.
И весь вид у него тоже какой-то нездоровый, воспаленный.
— Ты пьяный, что ли?! Как тебя сын.. Игорь! Игорь! — зову я. — Да что же это такое? Только что он был здесь! Был…
— И ушел. Оставил нас вдвоем. Нам поговорить нужно.
— НЕТ! Не о чем разговаривать. Боже, и дочь знала? Знала, что ты уехал и не сказала. Ты всех подкупил.
— Никого я не подкупал! Никого! — повышает голос. — Я… Я даже самого себя подкупить не способен, не в силах договориться с самим собой, чтобы вот здесь так не ныло, — прикладывает руку к груди.