Измена. Вернуть любовь
Шрифт:
Избавиться от этого жуткого, буквально разъедающего изнутри чувства я смогла лишь в один из дней.
— Ну что Миронов! С банными процедурами мы закончили, давай просто посплетничаем, — улыбаюсь я. — Ты сейчас офигеешь, что тут на днях случилось! В общем, когда я была с Анаит в Салерно, она познакомилась там с русским фотографом. Ну он такой, я бы сказала интересный мужчина. Брутальный, рыжий, в общем, современный викинг. И казалось, типичный роман, ничего серьёзного. Этот Андрей, если я не ошиблась в имени, после пары недель улетел восвояси и был таков. Но, знаешь ли, и Ана, вроде не сильно по нему страдала. А может, просто
А потом я говорила буквально всё, о чём думаю. О том, как визуализирую наш просторный и светлый дом, о том, что у нас обязательно будет самая крепкая семья, и даже о своём повторяющемся сне поведала.
— Ты представляешь, у нас было два ребёнка! Мальчик и девочка. Правда, я уже забыла, кто из них старше, да и неважно это. Они очень красивые, на нас похожи и такие жизнерадостные были… как и мы с тобой, — лепечу, но заканчиваю всё же с небольшой тоской. — Такие дела… да, — ставлю точку в своём рассказе, перевожу взгляд на лицо Глеба, затем придвигаюсь и укладываюсь рядом с ним на самый краешек кровати. — Я тут полежу с тобой пару минут и пойду. Ты же не против? — слушаю тишину, потом киваю сама себе и прикрываю глаза.
Когда я просыпаюсь, то замечаю, что свет в палате уже не такой ясный. Сколько же я проспала? Поднимаюсь и тянусь к тумбочке, на которой лежит мой телефон. Ну конечно, продрыхла два часа. Кладу телефон обратно на тумбу, встаю с кровати и начинаю поправлять постельное бельё. Приподнимаю руку Глеба, чтобы достать из-под неё одеяло и укрыть им. И в этот момент замечаю, что его рука стала теплее. Тело мгновенно каменеет, и я словно в замедленной съёмке перевожу взгляд на его лицо.
Глаза в глаза. Столкновение. Вспышка.
Полюса наших магнитов почувствовали друг друга и притянулись. Замираю. Не дышу. Лишь нижняя губа не то дрожит, не то нервно кривится. Немного сжимаю его руку, а он мою в ответ.
— С пробуждением родной, — говорю тихим хрипом, и по щеке стекает слеза ровной струйкой. — Я так ждала тебя, чтобы ответить на твоё последнее признание, — губы дрожат в улыбке. — Я тоже люблю тебя, мой Миронов! — делаю шаг, наклоняюсь и осторожно целую его. — А теперь прости, но мне нужно срочно позвать врача.
Срываюсь и несусь на космической скорости. Подбегаю к посту и не совсем связно, с тремором, с заиканием, шумно эмоционирую.
— Миронов, там… в палате! Глеб Миронов, он глаза открыл! Он проснулся! Вызовите врача скорее!
Дежурная медсестра сначала смотрит на меня с подозрением, но затем до неё доходит смысл сказанных мною слов, она соскакивает с места и несётся в палату Глеба. Убеждается в том, что пациент действительно вышел из комы и срывается за врачом, а я обратно в палату.
Без отрыва смотрю в любимые глаза, в сердце напрочь выбивает предохранители, и оно через раз выдаёт удары, замедляется, но затем вновь набирает скорость, а потом начинает
— Глеб, ты меня… — и все слова застревают в горле.
Он медленно прикрывает глаза и вновь открывает.
Что это? Ответ?
— Ты меня помнишь? Узнаешь?
И снова медленно закрывает глаза и открывает.
— У-у-у, моя ты радость! — завываю и еле сдерживаю себя, чтобы не броситься на него с объятиями. Страшно. Кажется, что любое неверное движение и всё лопнет, как мыльный пузырь, окажется лишь моим сном или больной фантазией.
— Та-а-к Белова, — тянет вошедший врач в составе ещё трёх медиков. — вас я попрошу выйти, нам надо работать. Можете подождать в холле.
Торопливо целую Глеба в руку и послушно выскакиваю, сажусь около его палаты на корточки, обхватив колени и положив на них голову. Тихонько жду хороших новостей.
Вот так просто. Именно в такие моменты жизни ты и понимаешь, что всё вокруг вообще неважно. Ни злость, ни гнев, ни обиды, ни тем более месть или ненависть. Всё это несёт в себе лишь разрушительную энергию, после которой будет ждать лишь горькая пустота. Так стоит ли тратить своё драгоценное время на это?
Думаю, нет.
Важно лишь то, что самый близкий человек рядом. Живой. Тогда и ты по-настоящему жив.
Глава 59
Яна
Хочу расстроить тех, кто верит в то, что после выхода из комы, человек радостно вскакивает с больничной койки и живёт свою счастливую жизнь.
Увы, нет!
И Глеб не чудесное исключение. Реальность такова, что первую неделю он ещё находился в полубессознательном состоянии, был сильно ослаблен и очень много спал. Уже позже он расскажет мне, что первая неделя для него была каким-то пьяным бесконечно-повторяющимся кошмаром. Он не мог отличить реальность ото сна. Всё вокруг было кривым, состоящим из мелких осколков, бракованных фрагментов, поломанных кадров.
У него были провалы в памяти, дикие головные боли до дурноты, проблемы с речью. Если быть точнее: он практически не мог говорить. Более того, обслуживать себя ему также придётся учиться заново, “собранная” рука полностью никогда не восстановится.
***
— Видимо, Миронов вас и правда очень любит, потому что вы из его памяти не исчезли, в отличие от всего остального, — сказал на выписке врач и похлопал его по плечу. — Выздоровления тебе Глеб, на реабилитациях всё выполнять, себя не жалеть, делай то, что потребуется, через не хочу, через не могу. Надо! Есть задача — выполняешь. Только так ты быстрее вернёшься к нормальной жизни.
Глеб кивнул, и мужчины пожали друг другу руки, после чего мы вернулись домой и учились жить в новой реальности.
Шмелёв, Кренц и Валеев взяли Глеба под свой контроль. Помогали нам в прямом смысле слова двадцать четыре часа в сутках. Они были свидетелями и самых тёмных дней в его восстановлении, когда у Глеба не было сил, когда у него было плохое настроение, когда были эмоциональные срывы, когда боль буквально размазывала его по полу, и самых светлых, когда возвращалась память, когда улучшалась координация движений, когда “собранная” рука постепенно училась делать заново привычные движения, действия, когда речь день за днем улучшалась. Саша Белов не отставал от них, организовав за год три поездки за границу к прекрасным специалистам в области нейрохирургии.