Изменяя прошлое

Журавлев Игорь

— Вот что, Сурок, — решился я, — спать будешь здесь.

Я кивнул на свободную верхнюю шконку над собой. Пара-тройка незанятых мест в хате еще оставалась, поэтому я мог себе такое позволить, да и над Нечаем никто не лежал. Но Сурка отпускать от себя жутко не хотелось, поэтому — ничего, потерплю соседа, главное, чтобы он постоянно на виду был.

— Давай, кидай матрас, располагайся пока. А я отойду, чтобы тебе не мешать.

И, не обращая внимания на удивленную харю Нечая, встал и, подойдя к двери, выкинул специальный «флажок» в стене, дающий знать надзирателям, что в хате нужна их помощь. Такая простая штуковина, в хате нажимаешь — на продоле возле хаты вываливается

такой железный «флажок». Для надежности пару раз пнул по железу двери, звуки здесь далеко разносятся. Пока пупкарь где-то там шоркался, я, не торопясь, достал сигарету из пачки и закурил. Курю я в последние годы мало, не больше пяти штук в день позволяю себе, давно бы совсем бросил, да все какое-то развлечение. В тюряге, я уже говорил, не так много развлечений, чтобы добровольно лишать себя последних. А что для здоровья вредно, так я за жизнь свою давно не держусь, не за что особо держаться. В шестьдесят лет ни дома своего, ни семьи — ничего своего. Дети, может и есть где-то на стороне, но я их даже не видел. Нет, я, конечно, не законник, да и не блатной, хотя блаткомитет меня в своих рядах почему-то числит. Но и не мужик[3], в гробу я видел, на хозяина горбатиться. Так, живу сам по себе, кентуюсь с ограниченным кругом, но и понятия чту. Ни за что и сейчас не взвалил бы на себя обязанности смотрящего за хатой, но попросил давний знакомый, еще по первому сроку. Он вор законный, в авторитете, сейчас за тюрьмой этой смотрит. Уговорил, языкастый, — мол, Пастор, выручай, народу не хватает, некому за осуждёнкой смотреть. Мне оно и не надо вроде, я бы давно уже этапом на зону ушел, гулял бы там, на свежем воздухе — всё лучше, чем здесь, в четырех стенах сидеть и чахотку наживать. Но согласился, надо помогать, глядишь, и он мне поможет когда. Тут дело такое, ты — мне, я — тебе. И, смотри, как оно выходит, пригодилось уже!

Все же странное у меня предчувствие с этим Сурком, словно кто-то в ухо нашептывает: держись за него, пригрей, не отпускай от себя! Зачем? — Я и сам пока не знаю, но чуйке верю, не раз она меня выручала.

Ага, вот и пупкарь[4] подошел, в глазок заглянул и ключами загремел.

— Позвонить надо, — сообщил я в приоткрытую дверь. Дверь раскрылась на всю возможную ширину, которую позволяет толстая цепь, приваренная сверху. Это чтобы, значит, из хаты по двери не пнули, и пупкаря с ног не сбили. Бывали, говорят, раньше такие прецеденты, потому двери в тюрьмах и ограничены цепями. А я еще помню времена, когда их не было. Не очень удобно, конечно, приходится боком пропихиваться на входе и выходе, но давно уже привычно.

Я вышел на продол, и пупкарь захлопнул за мной дверь. Принюхался и сразу возжелал:

— Угости, Пастор, сигареткой!

Я достал из кармана пачку «Parliament» и, не глядя, протянул менту:

— Бери всё.

Тот отказываться не стал, пачку принял и спасибо сказал. Все они любят дармовое, словно специально сюда таких набирают — жадных и продажных. А может, уже здесь такими, глядя на других, становятся. Кроме омерзения, никаких чувств у меня лично не вызывают, но приходится терпеть и подкармливать, все же польза от них немалая. Да и не свое отдаю, для этого, в числе прочего общак и предназначен — ментов[5]продажных прикармливать.

До ближайшего «стакана» дошли молча. Зайдя, я протянул руку, и он вложил в нее телефон.

— Дверь прикрой и уши не грей, — негромко, но твердо сказал я, глядя прямо в глаза пупкарю.

Тот кивнул и, пуская недешевый дым дармовой сигареты, прикрыл дверь «стакана» и, видимо, специально, чтобы я слышал, шаркая ногами, пошел по продолу куда-то в сторону. «Стакан»,

если кто не в курсе — это такая очень маленькая камера, где можно только стоять двум – трем людям, и куда запихивают для передержки по какой-то надобности.

Я набрал по памяти номер смотрящего и прислонился к косяку двери, внимательно наблюдая за тем, чтобы мент не подходил близко и разговор не подслушивал. Не за то ему платят, чтобы он куму[6] все разговоры сливал. Хотя сливает, конечно, что может. Поэтому и надо, чтобы не слышал. Ну, доложит он, что Пастор телефон брал, а что говорил — дескать, момента подслушать не представилось. Кум ему выговорит, но все же все понимают, кум и сам совсем не прочь из общака зачерпнуть дармового, ему тоже жить хорошо хочется.

— Слушаю тебя, Пастор, чего звонишь? Случилось чего?

— Доброго времени суток, Сергеич, — ответил я. — Да все пучком вроде у меня. Вот, хотел узнать, что нового на киче?

— Андрюха, хорош пургу гнать, я тебя сто лет знаю. Говори чего хотел, старый хрыч, — хрипло хохотнул смотрящий.

— Тут такое дело, Сергеич, — не стал я вилять (Коля Бес хоть и старый знакомец, но человек резкий, когда базар за дела идет). — Просьба к тебе есть. Надо сделать так, чтобы одного конкретного пассажира со мной на этап забили. Нужен он мне, Бес, сделай доброе дело.

— За добрыми делами в собес обращайся или в церковь, — снова хохотнул Бес, — я что тебе, Мать Тереза?

— Колян, я тебя часто прошу о чем-то? — гнул я свое.

— Да ладно, ты чего, Пастор, шуток не понимаешь? Сделаем, какой базар? Что за пассажир-то хоть, красивый, булки упругие? — вновь в трубке раздался хриплый смех. Не иначе, дунули они там неслабо, раз обычно скучного Беса на «ха-ха» пробило.

— Дурак ты старый, Колян, — это я ему ответку за «старого хрыча» кинул. — Знаешь же, что я не по этому делу, я баб люблю. А человечек этот первоход, еще неизвестно как жить будет, но я его хочу к себе приблизить. Нравится он мне, понял?

— Да понял, понял. Сделаю, если у ментов на него своих планов нет. Щас трубку Бобру передам, продиктуй ему данные на чела. У тебя, кстати, как там, общак собираешь, скопилось чего?

— Собираем, как положено, можешь гонца засылать.

— Это хорошо, ну, бывай, Пастор! Только я тебя прошу, еще хотя бы пару месяцев побудь здесь, я договорюсь! На кичу Паша Моторист заехал, ну, ты его знаешь. Долго мурыжить его не будут, там гоп-стоп обычный, я его сразу после суда в твою хату определю, он тебя подменит. Договорились?

— Лады, — буркнул я. — Давай Бобра.

Продиктовав данные Сурка Бобру (вот, блин, зоопарк собрался!), я вышел на продол и отдал телефон пупкарю, топтавшемуся невдалеке.

— Ну, чё, в хату? — спросил тот.

— Ага, к бабам в хату давай! — кивнул я.

— Ты чего, Пастор, — опешил тот. — К каким бабам? Я не могу!

Я только головой покачал — наберут дебилов без чувства юмора.

[1] Библия, Книга Екклесиаста, 4:2,3.

[2]Осуждёнка (сленг) — камера в СИЗО, куда помещают осужденных после приговора суда, и где они ждут этапирования к месту отбывания наказания.

[3] Мужики — основная и самая многочисленная каста среди заключенных. Живут тихо, работают на производстве на зоне, не лезут ни в друзья администрации, ни в блатную тусовку.

[4]Пупкарями, осужденные, отбывающие свой срок наказания в тюрьме или содержащиеся в СИЗО, называют сотрудников этих учреждений, исполняющих обязанности охранников и надсмотрщиков внутри учреждения (в коридорах к примеру). Происхождение слова не известно, так как оно используется у осужденных еще с далеких времен.