Изнанка судьбы
Шрифт:
— «Много» — это сколько?
— Почти два года. Медовый месяц несколько затянулся. Потом, когда мы вернулись в Рондомион, ты увлеклась благотворительностью: сиротские приюты, больница для бедняков и прочие бездонные ямы, в которые сеньорите нравится бросать деньги. Совру, если скажу, что знаю подробности. Еще ты занималась юриспруденцией, а я занимался магией и всех раздражал. Ну, как обычно. Зря смеешься, между прочим.
— Я не смеюсь.
Странное чувство, как будто мы уже не раз сидели так, в обнимку, и я слушала его ироничные рассуждения.
Так
Правильно.
— Мы посещали театр, оперу и эти нудные приемы в королевском дворце. Даже купили дом в человеческом мире. Я продал его после скандала с виконтом Уотерхорса.
— Скандала? Кто такой виконт Уотерхорс?
— Твой второй муж, моя радость. Кстати, мне нравится, что его ты тоже забыла, — он прижимает меня к себе чуть крепче. — Виконт узнал сеньориту и был несколько несдержан. Из-за него мы в первый раз всерьез поругались.
— Почему?
— Сеньорите очень не понравилось, что я вызвал надутого хмыря на дуэль.
— Ты его… — перед глазами встает безжизненное лицо Лоренцо, и я пытаюсь встать, но Элвин не дает мне этого сделать. Я отпихиваю его, но это все равно что пытаться сдвинуть скалу.
— Пусти.
— Чуть позже — непременно, — обещает он и тянет меня к себе, заставляя соскользнуть с подлокотника к нему на колени.
— Пусти меня!
— Тс-с-с, Фран! Я никого не убивал. Просто выпорол шпагой. Знаешь, мне тоже не нравится, когда мутный тип в почтенном возрасте начинает претендовать на мою женщину.
— Я не твоя! — я прекращаю вырываться и расслабляюсь. Все равно ведь не отпустит.
— Была моя, — очень тихо говорит Элвин.
Я заглядываю в его глаза, и внутри что-то обрывается. Это как балансировать на краю бездны, как ждать чего-то желанного и жуткого в полушаге от точки невозврата.
Память разворачивает веер с сотней картин из нашего общего прошлого. Слишком отрывистые и короткие, они проносятся так быстро, что я не успеваю их осмыслить.
Близость Элвина странно действует на меня. Чувствую себя слабой, но в этом ощущении нет привычного и ненавистного бессилия. Я вдруг понимаю: любит он меня или не любит, а управлять им не получится. И не надо, наверное. Может, и к лучшему, что он сильнее? Может, мне не стоит его бояться?
И словно извне кто-то вкрадчивым шепотом вкладывает в голову мысль, как ядовитую колючку.
— Ты ведь не меня на самом деле любишь, а ее! Ту Франческу!
Его брови взлетают вверх в гримасе преувеличенного удивления:
— Да здравствует раздвоение личности?!
— Я просто похожа. То же лицо и тело…
— Тот же вредный характер и ослиное упрямство, — подсказывает он.
— Но я не знаю языков. И забыла юриспруденцию.
— Проклятье, ты права! На кой ляд мне сдалась жена, которая ни гриска не смыслит в законах?
— Я серьезно!
— И я серьезно, — а сам улыбается, гад. — Я знаю только одну Франческу Рино.
Вот и спорь с ним.
Но от его нежелания отступиться становится так тепло на душе. И хочется стать ласковой и послушной — теплым воском в его руках.
— Думаешь, это навсегда?
Он
— Зависит от того, чего ты сама хочешь. Если согласишься, я что-нибудь придумаю. Попробую прижать князя Севруса, чтоб он сдох, сукин сын. Пусть вернет все как было.
— А если не получится?
Пожимает плечами:
— Тогда будем думать. Не надо превращать задачу в проблему.
Его спокойный прагматизм заставляет меня завистливо вздохнуть. Я не умею так — всегда хочу все и сразу.
— Я… иногда вспоминаю что-то, — с трудом признаюсь я. Он вздрагивает и сжимает объятия так, что становится больно дышать.
— Что именно, Фран?
Запинаясь, я пересказываю сегодняшний сон — не сон.
— Фасала, — задумчиво говорит Элвин. — Побережье Срединного моря. Горы, оливы и черепахи размером с праздничное блюдо. Мы жили там чуть больше месяца.
Утыкаюсь носом ему в шею, вдыхаю его запах и признаюсь — шепотом, чтобы не расплакаться:
— Я чувствую себя обворованной.
— Я тоже.
Настенные часы отзываются на повисшие в воздухе слова скорбным перезвоном.
Глава 14. Путь к свободе
Рэндольф
— Договор был на три боя, — тяжело сказал Рэндольф.
Сегодня человек суетился больше обычного и вертел в руках небольшой абак, щелкая туда и обратно косточками.
— Понимаешь, какое дело, приятель?! Мне пришлось потратиться. Крупно потратиться, чтобы о тебе заговорили. За арену опять же заплатить. Да и порезал ты Скотти зря — был же договор без увечий. Четыре золотых пришлось отступного ему выплатить…
— Можешь вычесть их из моей награды.
Чарли осекся, покосился на него и продолжил:
— Понимаю, да. Остается всего восемь золотых, так? Это мало, приятель. Совсем мало. Слушай, ну какие три боя?! Разве это деньги? О тебе только-только заговорили! На тебя ставят. Пять к одному, я не шучу! Представляешь, сколько денег мы сможем получить, если ты продуешь следующий поединок.
Деньги… куски штампованного металла, который люди договорились считать ценностью и охотно меняют на еду и услуги.
— Мне не нужно больше денег.
Человек прищурился:
— Я знаю, что тебе нужно, приятель. Третьего дня ты расспрашивал о девице, верно?
— Это мое дело.
Словно почувствовав, как напрягся собеседник, Чарли успокаивающе вскинул руки и шире раздвинул губы. Так, что улыбка на его лице стала походить на оскал:
— Тише, тише, приятель! Да не следил я за тобой! Ну кто так расспрашивает, сам посуди! Через полчаса весь город в курсе был. И мне донесли, да. Я же должен знать, чем занимается мой лучший боец, — он снова нервно щелкнул косточками на абаке. — Ты лучше послушай, что я скажу! Ты — фэйри, ни сопли в наших человеческих делах не понимаешь, да еще и с ворами общаться не умеешь. Состаришься раньше, чем найдешь свою девчонку, — Чарли пренебрежительно хмыкнул.