Изнанка судьбы
Шрифт:
Неужели это и есть любовь?
— Ты вспомнила?
— Нет. Я просто поняла, что люблю тебя.
Я помню множество кусочков нашей прошлой жизни. Они вспыхивают перед мысленным взором яркими искрами, проступают прорехами в темной кисее, окутавшей двадцать лет. Две жизни, которые я забыла. Жизнь без него — второе замужество, выкидыш, расставание с нелюбимым и опостылевшим человеком, учеба, выигранные дела. И жизнь с ним — путешествия, разговоры, ссоры, примирения.
Обрывки. С каждым днем их становится все больше, и эти воспоминания меняют меня. Прежняя Фран просыпается, чтобы
Но все же то, что творится сейчас, — мое. Это живое, всепоглощающее чувство, а не память, оно принадлежит мне не меньше, чем той, прежней Фран.
— …Наверное, я обречена на любовь к тебе. Даже если я тебя снова забуду, снова влюблюсь. И снова…
Он скептически хмыкает.
— Как трагично это звучит, сеньорита. Меньше пафоса и мистики. Нельзя быть обреченным на любовь.
— Можно! — упрямо говорю я.
Он мягко отстраняется и заглядывает мне в глаза. Чужой и близкий. Непонятный и бесконечно важный для меня человек.
— Любовь — не воля высших сил и не рабская зависимость. Настоящая любовь — всегда твой личный выбор, Фран, — тихо говорит он. — Нужно уметь признать свою ответственность за этот выбор.
Я киваю, зачарованно глядя на него. Я не очень понимаю, что он имеет в виду, но та, другая, более опытная Фран, понимает. И она согласна.
Мы долго сидим в обнимку. Просто объятия — ничего больше. Слова рвутся из меня, я хочу рассказать Элвину о том, что сейчас со мной происходит, что чувствую, думаю. Но даже сквозь свое опьянение я вижу, как он измучен, и не решаюсь надоедать.
Когда часы бьют полночь, он целует меня в висок и тихо просит:
— Останься сегодня со мной, ладно? Обещаю, что не буду приставать. Ты просто нужна мне.
Конечно, я остаюсь.
— Я способен столько дать тебе. Сделать сильнее. Мы могли бы помочь друг другу, — говорит тот, кто прячется за дверью. — Но ты слишком труслива.
— Убирайся, — приказываю я и отступаю, чтобы полюбоваться на свою работу.
Зеркало собрано больше чем наполовину. Еще немного — три-четыре недели, не больше, — и мой труд будет завершен.
— Ничего. Я подожду. Рано или поздно ты захочешь силы, Фран. Очень-очень захочешь и откроешь дверь. Тогда я войду уже на своих условиях.
— Даже не мечтай. Я никогда тебе не открою.
Смех.
— От судьбы и тени не убежать.
Я просыпаюсь от поцелуя. Отвечаю на него в полусне, прижимаюсь к горячему телу рядом.
И дальше все происходит просто и обыденно, без стыда и неловкости. Само собой, словно так и надо. Словно нет ничего более естественного, чем любить друг друга вот так — медленно
И лежать потом в постели, не расплетая объятий.
Он целует меня в ключицу, проводит языком вдоль шеи.
— Непривычно, — и поясняет в ответ на мой вопросительный взгляд: — Без ошейника непривычно.
— А…
Воспоминание о той детской истерике, когда я заставила Элвина снять ошейник, заставляет меня покраснеть.
— Прости. Я была дурой. Можешь надеть его снова?
Улыбка. Как же я люблю эту насмешливую улыбку!
— Конечно, радость моя. Тащи его сюда.
От этих слов внутри что-то обрывается.
Глупо, но я до последнего надеялась, что ошейник взял Элвин. Знала, что он никогда не вошел бы в мою комнату и не стал бы рыться в моих вещах без разрешения, но надеялась.
Кто еще, если не он? Не брауни же!
— Ерунда! — говорит он, когда я, путаясь, признаюсь в своей пропаже. — Не мог же он отрастить ножки и убежать. Уверен, ты сама его куда-то засунула. После завтрака поищем. Боги, какое счастье снова быть свободным человеком! Чтобы я еще хоть раз задолжал что-то фэйри!
Я уверена в обратном, потому что потратила не один час на поиски артефакта. Но наши губы снова встречаются, и ошейник становится не так уж важен.
Глава 21. Время платить по счету
Рэндольф
По безмятежной лазури небес проплывали легкие кучерявые облака. День выдался не по февральски теплым, и в воздухе уже вовсю ощущалась близость весны.
— Отрадный денек, — усмехнулся в бороду старик Хэтч. — Ишь, как все осело.
Запряженная в телегу мосластая лошаденка лениво брела по занесенной снегом тропе. Добравшись до тенистого распадка между двумя холмами, куда не проникали солнечные лучи, она замедлила шаг, а после и вовсе встала, демонстрируя всем своим видом немощь перед силами природы.
— Треклятый снег, — ругнулся Ник Картер и снова спрыгнул с телеги, чтобы очистить обода. — Кончай прохлаждаться, бездельник, и помоги мне. Иначе, видит Тефида, нам вовек не добраться до Фалькон Нест. Или ты хочешь заночевать в окрестных лесах?
Хэтч засмеялся тонким, скрипучим голосом:
— Куда торопиться, старина? Можно подумать, монашки ждут тебя после того, как на прошлой неделе у них побывал Пит Купер и предложил лучшую цену. Послушай моего совета и плюнь на эту затею. Стоило подумать о щедрости раньше. Теперь ты жадный мошенник в глазах настоятельницы. Она вытолкает тебя взашей, и поделом тебе, пройдохе. Боги карают скупцов.
— Не знаю, как насчет богов и скупости, но если ты, Дэйл Хэтч, немедля не слезешь, чтобы помочь мне, пойдешь оставшиеся пять миль пешком, клянусь Скорбящей! — Тон у Пита был самый что ни на есть убедительный, и старик со стоном поднялся, потирая стрельнувшую болью спину.
— Ну, долго ты там? — нетерпеливо спросил Картер, уже очистивший задние колеса.
— Погоди, — Хэтч спрыгнул, обошел телегу и направился вперед по дороге, тяжело подволакивая ногу и опираясь на посох. Пройдя с десяток футов, он остановился, взрыл палкой снег. — Что это?