Изнанка судьбы
Шрифт:
Воздух враз стал сухим и колким, по нему проскакивали колючие искры. Ветер усилился до почти ураганной мощи, он дергал за волосы, хлестал по глазам, заставляя жмуриться. Нужно было отступать, бежать, но я не двигался. Стремление уничтожить, стереть Хаос, стать стеной на его пути завладело мною целиком, без остатка.
Понимание, что этот бой не выиграть, пришло слишком поздно. Черный смерч вспыхнул изнутри лиловым. Я успел только вскинуть левую руку в бесполезной и бессмысленной попытке прикрыться, когда волна инферно обрушилась на меня.
Говорят, к встрече с Хаосом невозможно
Я ждал боли. Ужаса, смертного холода, полной утраты себя…
Ничего не было. Гудящий черный смерч сжался, охватил вскинутую руку. Вой стал выше, пронзительнее, протез кольнуло холодом, перчатка съежилась и истлела, словно ее разъело кислотой. Расширенными глазами я следил за тем, как черная воронка сжимается, втягиваясь в ладонь. Давно утраченная кисть пульсировала, посылая то ощущения невыносимого жара, то нестерпимого холода, то резкой и мучительной боли. То, что было и не было мною — паскудная лиана, проклятый подарочек из долины Роузхиллс, — сейчас жило своей жизнью. И оно поглощало инферно. Жадно, как страдающий от жажды пьяница поглощал бы дармовый эль.
Спазм боли свел пальцы, а потом бронзовая накладка на ладони треснула и вспучилась. Неимоверным усилием воли я сдержал крик ужаса и, не отрывая взгляда от протеза, попятился, словно надеялся таким образом оказаться как можно дальше от него. Наткнулся на что-то, споткнулся и упал, но едва обратил на это внимание. Леденящее и жуткое ощущение чужого присутствия рядом не давало сконцентрироваться ни на чем ином. Мне казалось, стоит лишь отвести взгляд, как заживший собственной жизнью протез вцепится мне в горло.
Боги, да я никогда и ничего в жизни не боялся так, как боялся в тот миг своей левой руки.
Вспышка. Бронза раскалилась докрасна, растеклась и застыла по краям, обнажая обсидианово-черный гладкий камень, похожий на третий глаз Марция Севруса.
Не отводя от него взгляда, я вслепую зашарил по поясу, нащупал и вынул из ножен шпагу. Даже перспектива снова стать беспомощным калекой пугала не так, как это — нечто чужое и жуткое, составлявшее со мной единое целое.
Попав в капкан, лис отгрызает себе лапу. Последуем его примеру. Я поднял шпагу и стиснул зубы, приготовившись к боли.
Но тьма успела раньше.
Тьма была повсюду — тьма и пустота. Я шел сквозь нее вечность, а может, только думал, что иду. Здесь, в отсутствие любых красок, вещей и ориентиров, не было разницы — сидеть, стоять или идти.
Так продолжалось долго. А потом впереди мелькнули далекие отблески света, и я ускорил шаг. Свет становился все ярче, почти ослеплял. Слишком яркий, чтобы можно было разглядеть хоть что-то, он заполнил собой все пространство… а потом я услышал пение.
Грудной женский голос пел что-то на незнакомом языке — грустно и нежно. Я вслушался в бархатистые обертона, и странная светлая печаль о несбывшемся захлестнула меня и погребла под собой целиком, подобно морским водам.
Свет чуть потускнел. Теперь я мог различить женщину. Она сидела на камне — смуглая, как жители стран, находящихся южнее Тамери. С резко очерченными пухлыми губами, широкими бедрами и большой грудью с темно-шоколадными
Я стоял и смотрел на нее, тяжело дыша после бега. Я готов был поклясться, что никогда не встречал ее раньше, но все же в том, как она сидела, чуть выпятив полную грудь, как округляла губы, выводя слова, в ее низком, тревожащем душу голосе было что-то невероятно знакомое.
Она окончила фразу, подняла на меня блестящие черные глаза и улыбнулась:
— Хаймлад… — она обратилась по имени, данному мне при рождении, — мы все-таки встретились.
— Похоже на то, — согласился я. — Однако вы в лучшем положении, чем я, поскольку знаете, как зовут собеседника. Не могу сказать того же о себе… — едва выговорив это, я осекся. Потому что понял, кто она.
Женщина рассмеялась, подняла чашу и отпила из нее. Бросила на меня лукавый взгляд.
— Ты просил дело себе по силам, — мягко напомнила она. — Твоя просьба была услышана.
Маленький храм в Вилесских предгорьях, где днем творились службы во славу Порядка, а ночью культисты взывали к своей Черной госпоже. Я почти не вспоминал о той молитве. Ее породила тоска, скука и ощущение бесцельности моей жизни. С тех пор утекло много воды. В моей жизни были счастливые и тяжелые моменты, но бесцельность и скука с того дня обходили ее стороной.
И все же сейчас этот храм встал передо мной, как живой. Нагретый камень, запах сгоревшего воска и благовоний, пылинки, застывшие в солнечных лучах.
Кому присягнул я в тот миг? Кем был призван, когда вступил на этот путь?
— Вот оно что, — медленно произнес я. — И все же: как мне звать вас, леди?
— Неважно, потому что боги мертвы, — тихо ответила женщина. Чаша в ее руке раскололась, и темно-красное, похожее на венозную кровь вино хлынуло на землю. — Ты нужен миру, Хаймлад. Ты призван Судьбой, нить твоей жизни вплетена в полотно бытия. Печать Рока на твоей левой руке — не проклятие, но оружие. Когда придет время выбирать — выбери верно. Не ошибись.
— Что… — тысячи вопросов вертелись у меня на языке, но так и не успели прозвучать, потому что навалившаяся тьма смяла и погребла их под собой вместе со мной.
Первое, что я увидел, открыв глаза, был камень. Черный и гладкий, похожий на полированный кусок обсидиана, он чуть выступал в центре ладони, и мне показалось, что через него на меня смотрит кто-то чужой, незнакомый. Не враждебный, но бесконечно чуждый.
Я лежал на боку, все еще сжимая правой рукой рукоять шпаги, и на мгновение захотелось сделать вид, что не было никакого видения. Что все это — сон, галлюцинация, игры разума. А коли так, ничто не мешает мне отрубить этот проклятый протез и забыть о напутственных словах безымянной богини.