Изнанка судьбы
Шрифт:
Строго говоря, это не было совсем правдой. Рэндольфу не раз приходилось убивать по приказу князя. Просто он не любил это делать. Истреблять чудовищ ему нравилось куда больше.
— Кто говорит об убийствах? — улыбка у человека, назвавшегося Чарльзом Бруизером, была неестественно широкой. Словно он упражнялся перед зеркалом, пытаясь показать отражению как можно больше зубов.
Впрочем, Рэндольф не поручился бы до конца за верность своей оценки. Он часто ошибался, когда речь шла о чужих эмоциях.
Внешне собеседник выглядел типичным альбом — чуть вытянутое
— Хороших воинов мало, чтобы класть их на Арене просто так, — Бруизер скривил тонкие губы. — Нет, парень, никаких убийств. Слишком дорого обойдется потом платить отступные. Хозяину убитого бойца или коронеру, чтобы замял дело.
— Тогда в чем смысл боя?
Разеннская традиция гладиаторских боев требовала смерти побежденного. Во власти зрителей было даровать проигравшему пощаду, но чернь редко проявляла милосердие. Vae victis. [4]
4
Vae victis (лат.) — горе побежденным.
— В ставках, приятель!
Рэндольф слушал, как человек разливается соловьем, и думал. Он сумел бы продолжить путь и без денег даже на человеческой половине мира. Но чтобы найти Элисон, нужно золото…
— Ну давай, приятель! — губы собеседника снова разъехались, обнажая кривые желтоватые зубы. — Решайся. Я сделаю тебя самым знаменитым гладиатором Дал Риады!
Плохо, если этот человек говорит всерьез, — такая слава могла здорово помешать. Впрочем, люди не ведают цену словам и часто дают обещания, не собираясь выполнять их.
Рэндольф предпочел бы наняться в охрану к Винсенту Макгрегору, но тот допил пиво и ушел. Как еще можно обменять свое умение на горсть монет, фэйри представлял плохо.
— Один бой, — сказал он, перебив Бруизера, как раз в эту минуту расписывающего в красках их блистательное будущее.
Глаза человека хищно сверкнули. Он залпом допил пиво и положил руку Рэндольфу на плечо. Фэйри покосился на нее, но смолчал.
— Отлично, приятель! Обещаю, что ты не пожалеешь. Давай, пойдем — покажешь, чего умеешь!
Бобби
— …Но Мастер! — нерешительно начала женщина.
Ее собеседник неприятно улыбнулся и приподнял бровь:
— О, неужели ты готова отказаться от мести, моя неистовая Кьяра? Как же мало нужно, чтобы разжалобить женское сердце.
— Он еще ребенок.
— И вор, — горбун извлек из мешка таблички и укоризненно покачал головой. — Полагаю, даже ты не сможешь отрицать, что юноша в полной мере заслуживает наказания.
— Так нельзя.
Он рассмеялся:
— Какая удивительная логика, моя непоследовательная Кьяра. Ты готова использовать невинных людей, но просишь отпустить
Бобби лежал на полу и переводил взгляд с мужчины на женщину. Руки-ноги вроде свободны, а шевельнуть невозможно даже пальцем.
Хотелось в нужник. Очень. Это от страха. Когда Бобби страшно, ему всегда по-маленькому хочется.
Когда Гарри воспитывал его в прошлый раз, Бобби не утерпел, напрудил в штаны. Скрыть позора не удалось, новость мгновенно разлетелась среди босяков. Вернулась обидной кличкой и презрением со стороны прочих мальчишек.
А хозяева дома все спорили.
— …Слишком мал и слаб.
— Он изворотлив и ловок. Надеюсь, получится этакая шустрая обезьянка с ядовитыми зубками. Ах, жаль, что ваша жертва не сможет оценить красоту и символичность облика ее убийцы. Вор мстит за вора!
— Отпустите его, Мастер, — тихо попросила женщина.
Тот снисходительно улыбнулся:
— Хочешь разорвать наш договор, милосердная Кьяра? Нет, не хочешь? Ну и хорошо.
Горбун дернул его за шиворот, поставил на ноги. Ощупал, но не так, как любил щупать мальчиков Гарри. Скорее уж как лошадник на ярмарке скотину щупает или кухарка окорок выбирает.
Бобби икнул и почувствовал, как по ноге потекла теплая жидкость.
— Фе, — горбун брезгливо отдернул руку. — Я займусь им позже, через пару недель. Вымой тут.
— Да, Мастер.
Кьяра втолкнула его внутрь, лязгнул засов.
Заперла.
Бобби икнул и вжался в дверь. В темноте что-то было.
Живое.
Оно неприятно пахло и ворочалось, глухо стонало, как стонал, бывало, во сне Жирный Смитти, напившись дешевого солодового.
Тайный фонарь горбун отобрал вместе с одеждой. И велел Кьяре сжечь дурно пахнущие после случившегося конфуза тряпки. Штаны ладно, а куртку было жалко. Новая почти.
Бобби помялся, зачем-то прикрыл ладошкой причинное место. Где-то впереди был тюк с соломой. Он видел, когда Кьяра открывала дверь. Но идти вперед было страшно. Там же этот.
— Кто здесь? — глухо прорычало из темноты.
Снова икнув от ужаса, Бобби еще сильнее вжался голой спиной в занозистые доски. А нечто двинулось ему навстречу. Дыхнуло гнилью и смертью, ощупало.
— Пацан совсем, — проурчало утробно над ухом. — Сволочи!
Пальцы холодные, как у мертвяка. И бугристые, с когтями.
Сожрет сейчас. Точно сожрет.
Бобби неслышно заплакал, и чудовище отдернуло когтистые лапы.
— Не надо плакать, мальчик, — в рычащем голосе прорезались человеческие усталые нотки. — Мы в одной лодке.
Рэндольф
— Драть твою мать! — все, что сумел сказать Чарли после того, как длинноухий за полминуты обезоружил двух его лучших бойцов.
Фэйри вложил клинки в ножны и повернулся. Его лицо оставалось таким же бесстрастным, каким было в трактире, когда он побрезговал угощением Чарли. Ни азарта, ни гордости от победы.