Изолятор
Шрифт:
– Джэнет Маргулис, – без малейших эмоций в голосе подсказывает Элен.
– Прекрасно, Джэнет. Так вот, эта самая Джэнет заболевает. Ставится диагноз: внутрибольничная стафилококковая инфекция. На самом деле это не так. Здесь оказалось нечто другое.
Я остановился, надеясь, что Элен внесет ясность, но она молчала, и я продолжал:
– Люди заволновались. Забеспокоились о возможных осложнениях в исследованиях. А кроме того, испугались, что Дуглас во время своих сексуальных подвигов мог подхватить что-нибудь серьезное.
Я помолчал.
– Сколько раз случалось подобное, Элен? Насилие?
Она
– По крайней мере раз пять, не меньше. Мы просматривали видеозаписи. Слава Богу, что хоть только Джэнет. Она была его… его любимицей.
– Повезло женщине. Как бы то ни было, они боялись, что Дуглас подцепит какую-нибудь дрянь. И наверняка должны были беспокоиться о том, что, учитывая его активность, дрянь эта непременно распространится дальше. А потому Рэндала Джефферсона, который наверняка забыл не все, чему научился на медицинском факультете, попросили регулярно проводить рутинное обследование и брать анализы на биопсию. Образцы и отчеты он присылал сюда. Ну и, разумеется, хлопоты хорошо оплачивались.
– Доктор Джефферсон – акционер компании и регулярно получает соответствующие дивиденды.
– Вот видишь. Однако, несмотря на многочисленные предосторожности, все-таки что-то происходит. А именно пару недель назад в Балтиморе среди обитателей пансионатов для умственно отсталых вспыхивает серьезное заболевание. Вполне возможно, что именно Джефферсон первым забил тревогу – я имею в виду здесь, в Калифорнии. И в то же время он всеми силами пытается помешать действиям медиков на востоке – в частности, мне и моим коллегам, – и все лишь для того, чтобы выиграть время и дать Фальку и его людям возможность решить, что же делать дальше. Они пока не знают, имеет ли болезнь какое-нибудь отношение к Кинкейду или нет, но, тем не менее, им страшно. Когда же мы – то есть и медики, и даже полиция – выходим на след парня, они и вовсе впадают в панику. И в результате этой паники кто-то убивает неудачного сына профессора Отто Фалька, потрошит труп и присылает органы сюда, на проверку. – Я перевел дух. – Ну и как, я правильно излагаю ход событий?
– Очень хорошо, Натаниель. Я же сказала, ты чрезвычайно умен.
– Во всяком случае, из Балтимора меня выгнали за то, что взъерошил слишком много перышек. А сюда прислали под предлогом необходимости проверить один слабый и сомнительный след – Глэдис Томас. Я с девушкой встретился, и она призналась, что близко знакома с Кинкейдом. Конечно, они имели связь, хотя и не сексуальную. Заинтересованные лица разведали, что Глэдис разговаривала со мной. И что же? Ее убили. Так что на самом деле след оказался вовсе не слабым.
Элен сидела неподвижно, словно статуя.
– Ну а все остальное ты и сама знаешь. Парень, которого наняли на грязную работу – убивать умственно отсталых, потрошить собак, – открывает охоту на меня. Сейчас, скорее всего, он сидит в полицейском участке, не видя даже собственной руки, и жалуется полицейским на то, что на него напал сумасшедший врач Натаниель Маккормик. Но документы – результаты биопсий Кинкейда – у нас. Надеюсь, в настоящую минуту бумаги уже в распоряжении полиции.
Некоторое время мы молчали, глядя друг другу в глаза.
– Ты любишь ее? – вдруг спросила Элен, словно настроившись на волну моих мыслей.
– Кого?
Элен проигнорировала вопрос, лишь заметила:
– Она очень хорошенькая.
– И ее подстрелили, Элен.
Снова молчание. Я заговорил первым:
– Они убили доктора Тобел?
Красавица печально улыбнулась:
– А я уж решила, что ты и не упомянешь это имя. – Она откинулась на спинку скамейки. – Всего мне, разумеется, не говорят, но думаю, что так. Почти уверена.
– Почему?
– Да потому что Хэрриет собиралась рассказать тебе именно то, что ты сейчас рассказываешь мне.
– Так, значит, это правда – доктор Тобел убита?
– Так считают все. Ну, по крайней мере, почти все.
– И каким же именно образом?
– Снова отвечу – не знаю. Могли ввести дигоксин. Я так предполагаю. Видишь ли, они расспрашивали меня о ее здоровье, и я, как могла, отвечала на вопросы. Так что о состоянии сердца они знали.
Дигоксин – препарат, заставляющий слабое сердце работать активнее, а потому считающийся незаменимым при лечении болезней, связанных с закупоркой сосудов. Естественно, что доктор Тобел хранила его в домашней аптечке. Но если дозу превысить, то сердце начинает биться слишком активно и требует больше кислорода. В конце концов насос сгорает от недостатка топлива, и человек умирает от сердечного приступа.
– Надеюсь, медицинская экспертиза проверила содержание в крови дигоксина.
– Да, – коротко подтвердила Элен.
Мне показалось, что бывшая возлюбленная откроет мне правду, объяснит суть дела – ту самую, которой не знали или не понимали другие. Если когда-нибудь для этого и существовала реальная возможность, то именно сейчас. Но Элен Чен просто поднялась.
– Это место почему-то мне больше не нравится. А я ведь так его любила, считала таким тихим и мирным. Но теперь…
Она неторопливо зашагала, и я пошел рядом. Не хотелось терять нить разговора. А потому, чтобы что-то сказать, я спросил:
– Почему ты решила мне помочь?
Элен пожала плечами:
– О, Натаниель, существует тысяча причин. – Снова печальная улыбка. – Убита доктор Тобел. Повторяю, наверняка я этого не знаю, но все-таки считаю, что так оно и есть. Собирались убить и тебя, и доктора Майклз – в случае, если вы не остановитесь.
– Что ты говоришь, Элен? Вот уж ни за что бы не подумал! – Собеседнице это не понравилось. А я еще подлил масла в огонь. – И ты готова сесть за это в тюрьму?
Она рассмеялась, теперь уже по-настоящему.
– Разумеется, нет. Я уезжаю из страны. Вместе с Яном. – Уверенная улыбка. – Нам повезло: он успел разбогатеть еще до того, как ввязался в эту авантюру.
Если и жили в моем сердце привязанность и нежность к Элен Чен – а должен признать, что в последние дни и часы так оно и было, – то сейчас эти чувства начали стремительно испаряться. Неужели она и в самом деле такая, какой я представлял ее все эти годы – жестокая до глубины души, даже тогда, когда стремится сделать добро и хочет помочь?