Изумрудная долина

Анфилатов Александр Николаевич

Его перебили громкие крики толпы:

– Они подневольны! Это Веллас во всем виноват, казни его!

В ответ Ярослав отрицательно замотал головой:

– Веллас - посол, и не участвовал в нападении, мы не имеем права не только казнить его, но и задерживать!

– У воинов не было выбора!
– воскликнул кто-то сзади из рядов землян.

Уязвленный до глубины души Ярослав возмущенно воскликнул:

– Говорите, не было! Неправда! Ложь! У любого человека всегда есть выбор. Сражаться против зла или вторить ему! Совершать преступление или нет. Никакие командиры не заставят тебя идти против совести, никакие

законы не принудят, если сам не захочешь быть принужденным. Всегда есть выбор! Повторюсь! Всегда! И каждый разделяет ответственность в преступлениях своих господ и хозяев!

Затем немного помолчав, пока улягутся возмущенные голоса, продолжил:

– Но если все готовы простить, я не смею возражать народу! Будь по-вашему, но не обессудьте, когда эти же люди придут с оружием в руках и не помилуют вас, - он указал пальцем на стоящих с петлями на шее, - а это лучшие бурутийские воины.

Со всех сторон звучало:

– Помилуй, Вождь!

Ярослав развел руками, давая понять, что умывает их, и командуя отпустить пленников. Раздались рукоплескания, возгласы благодарности, крик и гвалт столь невообразимые, что можно удивляться, как такое малое количество народа может производить шум, сравнимый с ревом трибун стадиона. И если земляне приняли помилование с некоторой прохладой как должное, то аборигены впали в настоящую эйфорию. Местные вожди нечасто благоволили поданным, и подобное отношение было необычно, чрезвычайно приятно, и благодарности не было предела.

Кричали:

– Осанна Дхоу!

Вопили, прыгали, махали руками, в общем, всячески выражали свое счастье согласием вождя удовлетворить их просьбу. Больше всех радовались пленники, помилованные войны являлись не последними в рядах и уважаемыми людьми, потому "слава вождю" лилось непрерывно из пяти десятков луженых глоток. С этими словами стража стала выводить их из крепости на посадку. И пока те шли по двору и проездам, неслось огромное и дружное:

– Осанна!.. Осанна!

Когда уже бывшие пленные перебирались на корабли, к Ярославу подошел Охерибо Веллас в своем расхристином виде и настойчиво с некоторой надменностью попросил:

– Оуна Наваторо Дхоу, меня лишили всей моей одежды и имущества, не соблаговолит ли благородный вождь приказать вернуть.

Ярослав был просто возмущен подобной наглостью:

– У Вас, уважаемый Веллас, что, нет другой одежды на корабле?

– Есть, но достойной посланника не располагаю, извольте вернуть!

Тон, с которым Охерибо говорил, совершенно не соответствовал ситуации, при которой несколько минут назад жизнь его висела на волоске (Ярослав серьезно подумывал удовлетворить просьбу войнов, плюнуть на деспота и повесить Велласа вместе со слугами). Сделав над собой усилие, он все же сдержался и произнес вежливым спокойным тоном:

– Наватаро Веллас, сегодня вы могли лишиться головы, удовлетворитесь же такой малостью, как лишение одежды, и забудьте о ней навсегда!

Получив отрицательный ответ, посланник покинул крепость последним и последним взошел на корабль, который немедленно снялся с якоря и ушел в море.

Следует заметить, что Ярослав не вернул дорогие одеяния посла не из жадности или иных меркантильных интересов, он хотел показать деспоту Бурути свое отношение к грязным делишкам и унизить в его глазах мерзкого посланника и его бесчестные

действия.

Глава 68

Наконец вздохнули с облегчением. С отъездом бурутийцев у всех камень свалился с сердца, и жизнь снова вошла в обычное русло. Злобные нелюди больше не угрожали, оставаясь в своих лесах по ту сторону гряды, и, судя по всему, на время оставили мысли любой ценой избавиться от людей. Правда, крепость продолжала походить на военный лагерь, - практически все население помимо различных работ занималось военной подготовкой. Срочно восстанавливались укрепления и возводились новые, люди сновали тут и там, в говоре и шуме слышалось радостное оживление. Не все бурутийские пленники вернулись домой! Несколько человек остались в колонии, это были тяжелораненные, которые могли без надлежащего ухода умереть в пути, а двое воинов отказались возвращаться, предпочтя "спокойную" жизнь в долине.

С окончанием напряженной недели настал период более мирный. После землетрясения переселенцы неспешно разбирали остатки завалов, восстанавливая обрушенные кровли. На этот раз Ярослав решил проявить строгость и четко регламентировать конструкцию крыш, чтобы избежать трагедий в будущем. Если кто-то самовольно пытался действовать по-старинке, из лени или пренебрежения к указам, такие постройки подлежали немедленному разрушению, а строители - наказанию.

В прошлом ничем нескрепленные древесные стволы просто укладывали на каменные стены, а поверх черепицу, то теперь всем вменялось в обязанность обрабатывать бревна в брусья и прочно соединять меж собой, превращая в единый массив, прорезанный продольными и поперечными балками. Причем совершенно не использовался металл, всякие там скобы, гвозди, заменяемые деревянными шконтами, потому конструкция получалась гибкой, подвижной и с легкостью могла выдержать новое землетрясение. По своему роду такой метод связей походил на применяемый в кораблестроении и хорошо себя зарекомендовал. Ярослав на деле пытался таким способом не только предотвратить гибель людей под обломками, но и приучить неграмотных аборигенов к тщательной плотницкой работе.

Станислав, видя, какими прочными выходят крыши, говорил:

– И почему мы не делали сразу, - в удивлении разводя руками, - ведь знали заранее, что будут землетрясения.

На что раздосадованный Ярослав отмахивался:

– Дурная голова рукам покоя не дает!

* * *

Несмотря ни на что, крепость медленно восстанавливалась. В течение последующих недель значительные усилия колонистов были направлены на вырубку леса, корчевание и подготовку полей. Как только небольшой участок освобождался, сразу приступали к возделыванию земли и посадке растений. В своей основе это были местные культуры, земляне оберегали собственные, припасая на более благоприятное время года. В первую очередь, так называемые, корневые: рамин - внешне похожий на хрен, но на вкус как репа, с таким же буйным ростом и густым корневищем; путюо - большая морковка, диаметром десять-пятнадцать сантиметров, с множеством отростков корней. Оба вида можно было есть как сырыми, так и печеными. Растение падук представляло собой большой земляной плод весом около двух-трех килограммов в кожистой, колючей оболочке, с сочной, водянистой мякотью, похожей на огурец.