Изумрудный Армавир
Шрифт:
— К детям своим тянусь. Где они там, горемычные? Все безвременно от батьки с мамкой ушли. Только Ленка и Васька остались. Давай зыркну казацким глазом на себя. Каким грешником был, что доброго, что худого сделал.
Я не выдержал и разрыдался. Или не я? Сашка заплакал, будто всё понял. Всё, о чём говорила Добрая с дедом Григорием.
А дед взглянул в глаза Доброй и свалился. Замертво свалился! Осталась стоять только дедова душа. Белая, сверкавшая, чистая. Стояла и смотрела в глаза Доброй.
О чём они дальше думали или о чём разговаривали, мне было
— Они же меня сразу раскусят, — заговорщицки шептала Александра из Талантии.
«Это фибра ТА, а не сама Шурка? Подпольщица ТА-РО-АР-НАВ. Которая вместо одиннадцатого», — обрадовался я.
— Ты воспоминания в обратную сторону перестрой, чтобы не сболтнуть об аномалиях и Фантазии. Получится абракадабра, и никто ничего не поймёт. Фразы попроще подбери, без девчачьих глупостей. Я, если что, сама тебя подстрахую, чтобы не потерялась.
«Так вот, как всё было. А я-то балбес, мальчишки от девчонки не смог отличить».
— Как он? Узнал, что он от самой… — снова спросила Талантия у Шурки.
— Нет. Рано ещё. Да и зачем ему? А Головастика принесли? Глянуть на него можно?
— Можно. В медпункте его Амвросия с сёстрами реанимируют. Уже, наверно, закончили. Мяукает, как котёнок. Смешной такой. Как Пупсик, — рассказала Талантия.
— Этот Пупсик Амазодию оцарапал в самое сердце.
— Кусакой обозвал. Меняй, говорит, свою фамилию на Забияку или Кусаку. Мы с девчонками чуть с орбит не тронулись. Так в жизни не смеялись!
«Неужели, я на такое способен? — не поверил я Талантии и её разведчице Шурке. — Чего я там… Вернее, он там без меня натворил?»
И здесь пошло-поехало. Чуть ли не подробнейший доклад о подвигах Геракла Головастика-XII в мирах второго круга. Кадры, сцены, реплики, пейзажи, лица… Всё проходило перед моими… А глаз-то у меня нет. Перед моей памятью. Даже детство и отрочество самой Кармалии с косичками. Оно, интересно, откуда в моей душе? Талантия подбросила? Сама Кармалия? Детство её детей. Первый круг, второй, третий… Особенно понравились слова её мамы Светлидии: «Чем больше ты сейчас ненавидишь мальчишек, тем сильнее будешь любить своего мужа».
«Как же всё устроено? — задался я вопросом и позабыл, что должен контролировать обмен памятью между душой и мной, её фиброй. — Меня, считай, и нет вовсе. И вот он я. Кладезь воспоминаний. Всего-то шесть осколков от одной-единственной фибры, а сколько уже знаю.
Может, мне всё это только кажется? На самом деле всё не так? Всё по-другому?»
— Всё по-другому, — решил я про себя. — Всё не такое, каким вижу. Каким знаю. Каким был.
— Никто и не спорит, — донёсся до меня голос мира, который недавно требовал, чтобы глазел и запоминал. — Почему пропустил то, что на тебе прочитал Добрый Правдолюб?
— СК-АР. И больше ничего, — ответил я миру-невидимке.
— Шутишь? «С Кармалии». Вот, что Правдолюб выкрикнуть успел, а не прочитал. Ты её родная фибра. И ты почти десяток лет служил Александру. Она тебя ему передала, когда знак особый
— А вы почём знаете?.. Вы где? Я вас спрашиваю, — позвал я болтливый мир.
* * *
— Здесь мы, — отозвалась Кармалия. — Обменялся? Памятью поделился?
— Чем сильнее ненавидишь мальчишек, тем больше любишь девчонок, — нарочно переиначил я слова мировой бабушки Светлидии.
— Значит, обменялся. Хотя, там совсем не так звучало, — сказала Кармалия и начала командовать. — Готовьте лучики. Сейчас начнётся самое интересное.
Мы подняли своё оружие и замерли там, где стояли, ожидая следующей команды. Кармалия взмахнула своей лозой, и из души вылетело колечко из шести фибр с божьей искрой посредине. Первые семь фибр. Они закружились сначала по часовой стрелке, потом против неё, а потом замерли.
«Интересно, чьи там? Мамы, папы, бабули, бабушки Наташи, деда Григория Федотовича, а вот другой дедушка на фронте сгинул. Чья же ещё одна?» — задумался я, но потом одёрнул себя и собрался с мыслями.
Искра в центре семёрки фибр сверкала недолго, и почти сразу выскочила, оставив шесть фибр в одиночестве. Никто и бровью не повёл, а я перепугался до беспамятства.
Но искра далеко улетать не стала, а зависла недалеко от бублика из шести фибр, или колёсика из новорожденных фибр.
— Теперь наша очередь, — призвала всех Кармалия. — Делаем то, что должны. То, что все хотели. Начинает Ёжик. За ним Правда. Потом я. А дальше по старшинству.
Я заморгал, давая понять, что не знаю, как начинать, и что, собственно, начинать, но что-то во мне очнулось, и я со всего маху запустил свой лучик-молнию в мерцавшую искру. Причём, запустил широким кончиком вперёд.
Мой лучик долетел до самой искры и замер, не достигнув цели совсем чуть-чуть. Остановился над искрой остриём вверх, а широким кончиком вниз.
Следом за моим полетел луч Правды и остановился остриём вниз, а широким кончиком вверх, снизу от искры. Лучик Кармалии замер слева, Скефия справа. И пошло-поехало. Миры запускали свои звёздные лучи, и те замирали, заняв каждый своё место.
Когда стрельба закончилась, вокруг искры образовалась корона из сверкавших лучей. Лучики моргнули раз, другой, и слились в единое целое с искрой. Получилась огромная искра-звезда. Или огромная, сверкавшая лучами, фибра. Но и на этом чудеса не закончились.
Наша фибра-искра начала подниматься вверх в синее-синее небо с белыми облаками. Словно маленькое солнце она удалялась и удалялась, и мы не сразу заметили другую, такую же, но менее сверкавшую искру, летевшую навстречу. Потом наша фибра с искрой замерла. Нет. Совсем не замерла. Искра продолжила свой полёт вверх, а её корона из лучей остановилась. Старая и новая искры разминулись, поморгав друг дружке, и продолжили свой полёт.
Старая «Изначальная» фибра так и улетела в синюю даль, а новая, с новой божьей искрой, надела корону из наших лучиков и засверкала так, что мне стало больно смотреть. Ярче солнца! Ярче тысячи солнц! А может, я захотел, чтобы она так ярко засверкала?..