Изумрудный Армавир
Шрифт:
Завтрак. Школьная форма. Я на пороге. Не просто на пороге, а на пороге новой, совершенно неизвестной, жизни, в которую меня угораздило провалиться.
«Делаю пока всё, как обычно, — решил я, но сразу же усомнился. — А как это, обычно? Я же только с Вадькой в школу ходил, а тут соседка».
— И много у меня соседок? — спросил у мамы, надеясь услышать, что одна-единственная.
— С Маринкой семь, — выстрелила в самую душу мамка.
— Шутишь?
— Это ты сегодня с самого утра шутишь. Он, видите ли, в мужском мире живёт, —
«А вот и соседка. Вот и Оленька. Оленька Сте… Я что, и фамилию её знаю? Стоп. Я же не… Я – не я вовсе. Я сейчас в Кристалии. Я большой и толстый. То есть, взрослый. Я Сашка-Крест. Я кацап и…»
— Здравствуй. Ты идёшь? — донеслось откуда-то издалека, хотя вот она, Оленька, рядышком остановилась.
— Мчим, — еле выдавил я из себя и безвольно пошагал в школу.
— Сейчас все наши соберутся, а потом мчим, — прощебетала о чём-то Стёпа.
«Какое-то прозвище у неё мальчишечье. Ага. А у Ирки – Гриня. У Таньки – Сёма. Почему я всем одноклассницам мужские псевдонимы придумал? Я какой-то женоненавистник? Но они пока не жёны, а простые одноклассницы. Надеюсь, не знают о моих прозвищах-колючках».
— Здоров Серёга. Здравствуй, Вадька. Мишка, Игорь, — начали мы перекидываться утренними приветствиями на углу Туапсинской и моей улицы.
«Пятеро мальчишек и одна Дульсинея Тобосская. Кто? Подружка Дон Кихота? А кто из нас Кихот? Лишь бы не я. Серёжка тут что, у бабушки гостит?.. А Мишка тогда у дедушки? Он же около школы, возле Валерки жил. Игорёк Копытце только в первом классе с нами учился, а сейчас опять появился. А я, интересно, в каком сейчас? В третьем?»
— Фух! — поймал тёплую подсказку Скефия.
«Не подлизывайся. С тобой я позже разберусь».
— Чмок! — получил снежком по маковке.
Никто внимания на мирный снежок не обратил, и наша шестёрка фибр пошагала в школу.
«Надеюсь, она не белая и не двадцатиэтажная… О чём я? Какие фибры? Я что-то знаю, но не помню, что именно и откуда? Или я свихнулся? Или повзрослел? Или, все-таки, это морок?»
— Чмок!
— Хватит уже, — ругнулся я, но снова никто внимания ни на меня, ни на снежок не обратил.
«Сразу же после школы к деду. Сразу же. А если он тоже испортился, и стал Нюркой? Или знает о моих соседках не больше меня. А если Угодника у него нет на постое? И Давидовича?.. Эй! Мир, который Дедморозыч. Давидович тут?»
— Фух!
«А Угодник?»
— Фух!
«Так и высохнуть можно».
— Чмок!
«От Далания весельем заразился?»
— Фух, чмок! Фух, чмок! Фух!
«Вроде как, “Да”. Или: “Скройся с глаз моих”. Или: “Закаляйся”. Или: “Заткнись и иди учись!”»
— Фух! Фух! Фух!
— Ну, слава Богу. А то, чмок да чмок.
— Чмок!
* * *
— Деда, здравствуй, родной. Америка, милая, как ты тут? Как же я по вам соскучился, пока учился-мучился, — набросился я на Павла, задремавшего
— Что? Давно не виделись? А вчера, кто истерику закатывал? — нехотя поинтересовался дед. — Ой, скучно. Ой, неинтересно.
— Ты не заговаривайся. Я же только что из дальнего похода, — начал я ответное пикирование. — Вернее, сегодня ночью явился из района бедово-посреднических действий. Mission complete. Trouble is over. Как есть, over.
— Кто из нас заговаривается? Мишин. Траблиз. Ты по-каковски лопочешь? По аглицки? — прищурился Павел, а я решительно не понял, о чём он.
— Дед, я с тобой по-русски говорю, а тебе, как всегда, какая-то ерунда слышится.
— Сходи в сарай. Там тебе и твоей команде подарок от Угодника. А потом и к нему самому. Он хотел с тобой о чём-то по-русски погуторить, — отбрил мои восторги и пикирования дед, и снова взялся за извечное созерцание синих далей.
— Ну-ну, — вырвалось у меня от смешанных чувств обиды и разочарования.
«Как-то всё не по-людски. Так настоящих героев не встречают. Я же, вроде, только что прибыл из… От… А откуда я прибыл? — задумался я по пути в сарай. — Из Кристалии или из Ливадии? Или из какого-нибудь безымянного мира? А, может, я, вообще, никуда не мотался?.. И грязнулею остался? Я же только что из похода по…»
— Здоров ли, племянничек? — услышал за спиной бодрый голос Угодника и мигом обернулся.
Дядька вышел из дедовой хаты и, стоя на пороге, окликнул меня, когда я уже собирался входить в сарай.
— Здоровьем здоров, а вот миром не очень. Или головой, — признался я Николаю.
— Как это? Ты что, только-только с удочки сорвался? Ну-ка дай я на тебя поглазею. Диагноз вмиг поставлю, — сказал Угодник и поспешил ко мне прямо босиком, позабыв и про дедовы тапочки, и про свои шнурованные сапоги.
— С какой ещё удочки? — процедил я недовольно, а Николай уже вовсю всматривался в мои бессовестные глаза. — Только без амнезии. Без стирания воспоминаний.
— Не бойся. Ты в полном порядке, — довольным голосом доложил Угодник, когда перестал пугать гипнотическим взглядом.
— Я-то в норме. А вот мир наш с ума сошёл. Ей Богу. Пока я там… Он тут мне и соседок, и одноклассниц с одноклассниками развёл, как тех тараканов. Причём, я их всех откуда-то знаю. Хотя, уверен на все hundredper cents, что их до моей expedition здесь не было, — начал я жалобы о наболевшем.
— Так-так-так, — удивился чему-то Николай. — И давно… Ах, да. Сегодня утром проснулся, и тебе показалось, что вокруг всё не так? Что-то изменилось со вчерашнего дня?
— С какого вчерашнего? Я же в Кристалии не меньше десяти дней был. И в Ливадии. И в мирах нашего круга. И не только нашего…
— Что-то ты путаешь, — ещё сильнее огорчился Угодник. — Я же сам тебя вчера видел. Разговаривал с тобой. Почти всё было в норме. А прибыл ты в тот же день, когда обе беды победил. Следом за мной прибыл.