Изумрудный Армавир
Шрифт:
Почему именно так окрестил это иноземное чудо, сразу не осознал. Только когда внимательнее изучил модель мира от Британского Королевского Адмиралтейства, удостоверился в своей правоте и уже вполне официально познакомился с глобусом Адмиралом.
— Уважаемый Адмирал. Я Александр из мира Скефий. Я СК-РО-АР… Кто-кто я? Какая-то ерунда в голову… Короче. Позвольте представиться. Я Александр из мира первого круга. Из Скефия. Таких миров ещё видимо-невидимо. А вы к нам, из какого прибыли? Из нашего, только из английского?
Вместо Адмирала со мной «заговорил», дунув
— Помяни… Мир, и вот он. Хочешь поговорить? — обратился я к Дедморозычу после того, как осторожно поставил подарок на его штатное место – на комод.
— Фух! — подтвердил любитель бантиков и снежков.
— Про несоответствия вчерашнего и сегодняшнего дня я с тобой потом как-нибудь пообщаюсь, когда сам всё обмозгую, а сейчас… О будущем можем, как люди, пообщаться? «Душевным» методом?
— Фух! — согласился Скефий.
— Позволишь моим сотоварищам о ваших чудесах рассказать? Которые ты, и твои братья готовы нам выказать для нашего полного удовольствия, а для вашего развесёлого уравнивания.
— Фух!
— Дирижабль, или что похлеще, сотворить сможешь?
— Фух!
— А братья твои?
— Фух!
— И всем близнецам такое можно будет спрашивать у миров? Недоразумений не будет? Из-за того, что они именуют их неправильными номерами?
— Фух! Чмок!
— И никто из них не начнёт капризничать? А то наобещаю всякого, а потом опозорюсь.
— Фух, чмок!
— Татисий? — мелькнула в голове догадка о привередливом соседе одиннадцатого розлива.
— Фух, чмок!
— Ко мне одному может…
— Фух!
— Я его и просить не стану. Я всё в каком-нибудь Далании продемон…
— Чмок!
— Хочешь сам всё показать? Готов помочь с моими морскими рассказами о втором круге, о бедах? А если переборщу с красноречием, привру или приукрашу? — засомневался я в серьёзности такого мирного предложения и соглашения.
— Фу-у-ух! Чмок!
— Непонятно, но, в крайнем случае, все посмеются.
Я согласился со Скефием на неведомый эксперимент с моим повествованием о новых «открытиях» мировых возможностей с их одновременной демонстрацией, но попросил время на обдумывание и организацию внеочередного собрания или, скорее, дальнего культпохода со всеми братьями-посредниками.
Когда вывалился из сарая обратно во двор, Угодник уже укатил на Давидовиче куда-то в сторону Фортштадта к Стихиюшке в гости, а дед всё ещё равнодушно взирал на мир, окружавший его деревянную Америку.
— Дремлешь? — как можно равнодушнее, спросил я у Павла.
— Давеча в паратуньке так напарился, что сегодня никаких сил нет.
— В парной? — поправил я деда.
— В природной парной. В горячем источнике. В вулкане. Ну, почти.
— Как это, в вулкане?
— Как-нибудь покажу, — пообещал дед и продолжил остужать своё, разогретое жерлом вулкана и осенним солнышком, стариковское тело.
— Ну-ну, — снова вырвалось у меня от спутанных чувств восторга и восхищения вулканическим дедом, на удивление сговорчивым и словоохотливым миром, самим собой, способным всё это пережить и, если
«Я теперь тоже никакими рамками, условностями или правилами не ограничен. Вулкан? Пожалуйста. Горячий источник? Нате вам. Сверхзвуковой перелёт? Ракету? Получите и распишитесь. Лишь бы не баловство. Лишь бы для дела, — рассуждал я по дороге домой, позабыв попрощаться с неиспорченным дедом, так и не ставшим по капризу моего мира бабой Нюрой. — Правда, дел никаких пока нет, но зато есть необходимость освоить навыки общения с мирами и их безраздельными, ничем не ограниченными возможностями. А ради такого наши миры и сами готовы подурачиться вместе с нами, оболтусами. Вот, оказывается, какие интересные времена наступают. Ни в сказке сказать, ни пером расписать».
Глава 7. Божественный ликбез
Вечер возвращения из взрослой жизни обратно в детство был длинным и беспокойным. Был продолжением бесконечного и полного важных и не очень событий дня, с его неожиданными и волнующими открытиями, откровениями взрослых и ровесников, моими собственными многообещающими раздумьями и планами на ближайшее будущее.
Сначала мама пристала с расспросами, откуда, интересно, у её сыночка взялся на шее деревянный крестик из самого Иерусалима, на что пришлось сперва с три короба наврать, а потом просить помощь Скефия с временным затмением материнского внимания к бесценному дару Стихии. Следом и остальное закружилось-завертелось. Всё в голове смешалось в гремучую смесь из уже свершившегося и только планируемого на ближайшее будущее.
Что и как повторить на бис в своём мире из всего того, чем было насыщено приключение во втором круге, а что придумать новое и непредсказуемое для обучения братьев, волновало и будоражило неуёмное воображение, не давая успокоиться и уснуть. Я ворочался, вздыхал, сопел и дёргал всеми частями тела. А тут ещё какие-то не в меру упитанные кошки устроили на крыше дома мировую войну и бились смертным боем с мяуканьем, рычанием, скрежетом когтей по шиферу, и прочей шумной вознёй.
Может быть, всё это мне показалось, а, может, так отозвались прошлые беспокойства, или ожидаемые в грядущем. Моя кроватная суета так бы никогда не закончилась, если бы вовремя не вспомнил о пазухе древнего Бога, а точнее, об упражнении для расслабления моего не в меру разгорячившегося разума.
Я отстранился от всех воспоминаний, планов и начал твердить, освоенное упражнение «Сто раз ни о чём не думай». Сначала представил, что уже сплю и вижу во сне только серый мерцавший экран телевизора «Рекорд». Программ он никаких не показывал, и на экране были лишь бесконечные помехи, какие бывают на незадействованных телевидением каналах.
Вообразил эти серые, шипевшие помехи и мысленно выключил голову из розетки. Шипение и мерцание медленно исчезло, и через некоторое время я очутился в непроглядной тьме из вязкого «ничего», в котором отсутствовало совершенно всё. В котором не было ни света, ни тьмы. В котором не было ни мыслей, ни меня самого.