Изумрудный Армавир
Шрифт:
Зачем живут люди? Души человеческие, зачем? Что они такое, или кто они такое? И чем наше разудалое мушкетёрство закончится? Надоест каждый день быть углозаврами и закастрюлимся в гробики-коконы. И “выиграет”, или “проиграет” нас какая-нибудь ущербная душа. Лишь бы не чёрная. И ещё не женская. Почему-то боюсь я стать частью женской… Сущности. Отчего это, интересно?»
* * *
— Здравия желаю, товарищ абориген. Или ты завсегдатай? — поздоровался я с Правдой, пока мои братья устроили возню на входе в барак Виталия.
—
— И все будут туточки, — поддержал я разговор.
Только вот, начинать нашу беседу я планировал по-другому. По крайней мере, не с этой фразы, которой он всегда заканчивал наше общение.
— С чем пожаловали, неугомонные? Снова над стафом глумились? Тешитесь и не чешитесь? А дальше что будете делать? — фальшиво сымитировал заинтересованность Правдолюб.
— За этим и пожаловали. Про перспективы узнать. А, самое главное, кто мы? Откуда взялись на этой свалке? Все двенадцать. And explain us about your Staff. Тьфу! Объясни…
— Понял тебя, понял. На пользу занятие пошло? — оживился Виталий, когда я перепрыгнул с русского на английский.
— На кой я тебя послушался? Лучше бы сразу за физику взялся. «Только физика – соль. Всё остальное – ноль». Ну, или теологию. Или философию. Или…
— Или алхимию. Лженаука, но кое-что объясняет, — залез Виталий на своего конька, явно собираясь рулить нашей беседой.
— Я, между прочим, с готовыми вопросами прибыл. «Просвети» меня, пожалуйста. Открой тайну, сокрытую туманом. Кем, или чем я был в целой душе? За что отвечал? Почему я ни пчелки, ни осинки не помню о своих служебных обязанностях? — спросил я Правдолюба.
— Ты за логику отвечал. За целесообразность. Я что, не говорил? А не помнишь о ней потому, что тебя никто не отторгал. Тебя любя «выронили» от травмы или от потрясения.
Когда не по злому умыслу фибра от души отскакивает, она в тот момент отдаёт всё своё знание и умение целому… Как же тебе объяснить? Все малиновки свои возвращает мамке-душе, а взамен получает… Или пробуждает в себе? В общем, у неё появляются другие осы, в которых все знания о человеке в виде сжатых… — окончательно запутался в объяснениях Правдолюб и меня заблудил в укропных зарослях моего же любопытства.
— Значит, я фиброатом логики. Целостности и образности. А мои пирожки с кутятами? Они за что отвечали? За неё же? Или за нецелостность и безобразность?
— С кутятами или котятами я не знаю, а только вы все разные. И не по вашей бывшей профессии, а ещё и… Чуть не проболтался. Просила же… О чём я? Напомни старику-фонарику. Светильщику…
— Могильщику. Выкладывай, что и кому обещал, когда фиброкастрюльки просвещал, — попытался я поймать Виталия на слове. — То, что мы все разные, уже и сам догадался. Потому как, смотрим на одно и то же, а видим совершенно разное. А вот кто тобой рулит, у меня логики не хватает разобраться. Кто она, которая просила? Душа? Кармалия?
— Душа. Кармалия. Ишь, куда хватил.
Виталий почесался, поёрзал, а потом надел очки с лучами и скомандовал:
— Зови, кого ты хотел. Я погляжу, и всё доложу. Кто был, откуда взялся, кем станет.
От такого поворота дел я ненадолго остолбенел. «Вот, оказывается, какими способностями обладает Правда. Кого же позвать? Первого или одиннадцатого? А, может, с себя начать?» — зажужжали осы в моих треуголках.
— С меня начни, — потребовал я, но Виталий сразу же скорчил кислую мину. — Что опять не так?
— Как я самому объекту про него рассказывать буду, если мне сначала его нужно усыпить, а до того в фибру собрать?
— А разве ИИНПФ тебе мало? — удивился я.
— ИИНПФ сегодня один, а завтра другой. Целиком фибра нужна. Если ты, конечно, прошлое узнать собрался, — еле слышно пробубнил Правдолюб. — Давай с первого, а? Он ведь у тебя… Его душа…
— Первый! — взревел я сиреной от пожарной машины. — Быстро зайди к нам!
— Чего ещё? Это не я. Честное осколочное. Я сразу предложил все твои малиновки отдать, — с порога начал оправдываться КО – осколок из Корифия, когда увидел наши серьёзные рожи.
— Сфибрись на минутку, — попросил я товарища.
— Зачем? Опыты будете ставить? — засомневался друг в наших честных намерениях.
— Будем, — подтвердил я. — Для дела надо. Правда тебя прорентгенит, потом всё и о тебе, и обо всех нас, расскажет. Ты же хочешь узнать, что с нами будет?
— Только, чур, в кокон не засовывать. Я же пока в себе и при памяти, — выдвинул встречные условия напарник.
Он сначала завис в воздухе, потом разобрался на запчасти, после чего расправил все изгибы и свёртки, выпрямляя свои треугольники. Через минуту готовая фибра в исполнении осколка номер один предстала нашему вниманию.
— Начинайте, — скомандовал нам КО.
— Начинаем, — согласился Виталий и включил очки для просвечивания.
Шестиугольник первого под невидимыми лучами очков заискрился, засверкал, потеряв цвет своих треугольников, стал совершенно белым и зеркальным, а я увидел молнии-волоски, выросшие из его фибры со всех её сторон. Волоски длинными и подёргивались, меняя свои изгибы, словно ощупывали всё вокруг.
— «От особи мужского пола. Отвечала за трудолюбие», — начал Правда читать фибру, как открытую книгу. — «Отторгнута по договору с…» С нею самой? Ого! Странно. Впервые такое вижу. Что ещё за полюбовное соглашение? Нет никакой травмы. Никакого… Никаких эмоций. Несёт полную информацию о человеке для последующего использования в жизни… В своей жизни? А отторгнута тогда на кой? Непонятно.
Правдолюб снял очки, и фибра первого снова стала цветной и «стриженной».
— Скоро вы начнёте? Надоело уже висеть, — начал нудить первый.