Изумрудный Армавир
Шрифт:
— Уже можно выметаться? — ожила фибра сестрёнки Шурки из двенадцатого правильного мира первого круга.
— Свободна, — согласился Правдолюб и впал в оцепенение.
— И это… Не проболтаюсь я, — пообещал я сестре ТА.
— Отставить! Она остаётся, а ты в фибру! — скомандовал Правда, когда очнулся от недолгого забытья.
— Моя тайна – на твою тайну, — поставил я условие сестричке. — Он читает. Ты на ус мота… Запоминаешь. Потом всё мне, как на духу.
— Уговор, — пообещала ТА и переконструировалась в фигурку одиннадцатого.
«Ещё
Не успел представить себе осколочную фигурку сестрёнки из Талантии, и возможных сестёр из Амвросии и Фантазии, как мигом отключился под усыплявшим лучом рентгенолога Правдолюба.
* * *
— Долго ещё висеть? Всё прочитали? — канючил я точь-в-точь, как первый КО.
— Нет-нет, — в который раз услышал от Правды. — Ещё чуточки, и все будут туточки.
— Ты же уже не светишь. Алё! А где ТА? Где подпольная лисичка-сестричка? — спросил я, но мне никто не ответил.
Я перестал парить посреди комнаты и осмотрелся. Правдолюб сидел на стуле у своего стола и глазел куда-то на стену. Его обычные очки валялись на полу, а просвечивающий бинокль и вовсе куда-то девался. Ни ТА, ни волшебного прибора в комнате не было.
— На кой ты отдал ей свою драгоценность? — опешил я от такого поворота дел.
— Нет-нет. Ещё чуточки, и все будут туточки, — услышал заевшую пластинку Виталия.
Я мгновенно разобрался на части и собрался в человекообраза. Никакими изгибами и скручиваниями не заморочился, а стал обычным колючим осколком с треугольными руками, ногами и головой. Стеклянный дикобраз, да и только.
— Виталий! Очнись, зараза. Что с тобой? — взревел я сверхзвуковым самолётом и набросился на Правду.
Но куда там. Правдолюб был здесь, вот он, а душа его или разум, или кто там в нём только что был и вёл заумные беседы, отсутствовал или отсутствовала напрочь.
Я сначала обнюхал отключившегося, заподозрив его в скоростном пьянстве, а когда вспомнил, что нюхать мне, собственно, нечем, обессилено упал своим несуразным туловищем на стул.
— Что он такого во мне вычитал, если сломался, как заводная игрушка? — смутился я не на шутку. — И где эта…
Я неожиданно вспомнил о безвозвратно потерянном братце-одиннадцатом, о вновь обретённой сестрёнке-подпольщице Александре, и подпрыгнул на стуле.
Бросив Правду на произвол судьбы, пошагал из его комнаты, собираясь устроить хорошенькую взбучку человекообразине Шурке из правильного двенадцатого мира Талантии.
Глава 3. Конец Того Света
— Что за укроп? — вырвалось у меня, когда, переступил порог барака и вышел на… Белый свет.
Кавказ изменился до неузнаваемости. Конические горы не просто исчезли, а вросли своими вершинами обратно в футбольное поле, выдавив на поверхность
«Школа» тоже потеряла этажей восемнадцать и снова стала двухэтажной. Всё изменилось до неузнаваемости, но осталось тем же самым.
Коконы-кастрюльки валялись на своих старых местах и никуда не исчезли, а мои братья-осколки, не обращая на меня внимания, резвились на освободившемся от гор пространстве, играя в подобие чехарды. Только вот, братьев у меня, вроде как, прибавилось. Как минимум вдвое.
— Что же случилось? — спросил себя и помчался знакомиться с пополнением, заодно косясь по сторонам в поисках Шурки-партизанки.
Как в такой неразберихе можно отыскать сестру из Талантии, я не задумывался, а просто шарил взглядом и смотрел, нет ли у кого на груди или в «руках» бинокля Правдолюба.
— Бум-бум! СК-РОт! — посыпались издёвки от старослужащих мушкетёров.
— Я сейчас вам уши поразгибаю! — рявкнул я на близнецов. — Признавайтесь, кто вас размножил, и куда делись горы?
— Ты номера сверь сначала. Это тебя размножили и приумножили. Так умножили, что теперь с неба сыплешься, как манна небесная, — ответил мне восьмой ФЕ.
«Мать честная. И правда. Все, на кого ни глянь осколки СК-РО, — ошалел я, разглядев ИИНПФ на сновавших туда-сюда и по земле, и по воздуху фибрах, и их человекообразных углобратьях. — Как есть, конец света».
— Пока ты с Правдой дурью маялся, горы и школа изменились, а с неба тебя сыплют! — налетели на меня с объяснениями мои оболтусы-осколки НА, ГВ и МЕ.
— Тише вы. По порядку всё расскажите. Кто эти СК-РО? Откуда? Что со школой? Где одиннадцатый? — перебил я сослуживцев и задал предметные вопросы.
— Горы вниз. Ты сверху. Твои сверху, как… Школа тоже вниз. ТА убежал в школу, — боле менее внятно объяснили мушкетёры, или я уже сам умудрился разобрать их абракадабру.
— Снова ты моросишь, — весело заверещали все вокруг, указывая вверх остриями своих рук.
Я взглянул в белое-белое небо и увидел новый десант из разноцветных треугольных осколков и целых фибр. Даже гроздей из фибр. Всё это богатство медленно летело вниз, вертясь и кружась, как снежинки, падая на наше, только что «отреставрированное», Поле Чудес.
Можно было порадоваться за новое пополнение, но острая, как осиное жало, мысль пронзила моё несуразное существо: «А что если мамка-душа там, высоко-высоко, взорвалась и разлетелась на мелкие кусочки? Теперь сыплется на мою глупую треугольную голову. Не смерть ли наступила у моего… Меня?»
Была бы у меня голова, она бы точно закружилась. Были бы у меня мозги, они бы точно закипели. Было бы у меня сердце, оно бы разорвалось от тех чувств, которые захлестнули мою, разобранную на треугольники, фибру. Всю до последней малиновой осинки. До крайней молнии-ворсинки.