Изумрудный Армавир
Шрифт:
— Меня дед на смех поднимает, и ты такого же хочешь? Хватит с меня песенки про жало. И так мамка адскими муками грозится, чтобы я больше тебя ничему не учил.
— И чему это ты меня научить можешь? Выкладывай, пока про райские муки не узнал. Ха-ха! — пригрозил папка.
— Лучше скажи, что такого смешного у людей отрезают, от чего их потом «обрезанными» называют? Что такое мелодрама? Что такое случка? Что такое астероид? Медина? Третий глаз? Реляция?
Продолжать? Уже смеёшься. А говоришь, спрашивай. Вот и Павел так же, — настала
— От кого, интересно, ты всё это знаешь? От Павла? — дёрнулся в мою сторону родитель и выронил рыбёшку из рук.
— У него же амнезия. Склероз такой. Тут помню, а там забыл. У меня знакомые… У знакомых моих книжки есть. Секретные. Я в них про всё прочитать могу, — похвастался я знакомством с ЭВМ.
— Фантазёр. Я чуть не купился. Ладно, не хочешь помогать, так не мешай, — сказал папка и, вдруг, получил по маковке огромным живым раком. — Где взял? У Вадьки одолжил? — сразу же нашёлся родитель. — Здоровенный. Чистый. Не из наших прудовых нор. Скорей всего, речной. С канала или Кубани.
Я затаился, как партизан. То, что «подарок» был от Скефия, понял сразу, а вот родитель, получив моей шуткой по затылку, отвлёкся и не увидел, что все его карпы и караси мигом растеряли чешую и стали потрошёными. Все до самого последнего.
— Так-так. Заболтался и… Не похоже. Больно много начистил. Что тогда? — начал рассуждать папка, обнаружив, что уже закончил чистку рыбных сокровищ.
— Фух! — напомнил о себе Скефий, вероятно, спрашивая, чем ещё можно насолить папке.
— Хочешь узнать, где судаков видимо-невидимо? — предложил я отцу.
— Дед Лаптун знает. Он там неделями живёт. На водохранилище, в которое Егорлык наш впадает, — отмахнулся папка и от видений очищенного улова, и от меня.
— Я о Маныче тебе. О Красном Маныче. Язь, тарань, судак, окунь. По кило и больше. Раки там тоже должны быть. Вода там, правда, солоноватая. И далековато от дома. Но на Москвиче…
— А кто туда дорогу знает? И как далеко? Кто там рыбачил из знакомых? — перешёл родитель на конкретику.
— Так сразу не скажу, — погрустнел я в то же мгновение.
— Фух! — снова напомнил о себе Скефий.
— Далеко же туда, — поторопился я с мирной отповедью и произнёс её вслух.
— И я говорю, что далеко, — согласился папка, всё ещё косясь на рака и горку чищеной рыбы.
Вот тут-то и пошёл на наши с отцом головушки град из речных раков.
— Чмяк! Чпок! Бум! Хлоп! Хрясь! Тум! — посыпались в тазики, вёдра, на бетон двора зимние самоубийцы крупных и очень крупных размеров, озвучивая каждое своё падение оригинальным звуком.
— Это сейчас взаправду? На весь город так сыплется? — начал бормотать папка, мотая головой.
Я не удержался и рассмеялся в голос. Раки сыпались только на наш пункт рыбообработки у дворового
— Тимофеевич ни за что в такое не поверит, — благоговейно произнёс родитель, напомнив мне хоккеистов из Третьей больницы.
— О чём ты? Забыл с ним поделиться? Наловили вместе, а ты всё себе сгрёб? Нехорошо. Подумай над своим поведением. Будешь… Не будешь сыновьям раков ловить, не то ещё получишь. Ха-ха-ха! — не удержался я и испортил воспитание старших.
— Собирайся. Едем к дяде Вите, — выговорил папка, впав в подобие транса, и начал готовиться к отъезду.
Задвигался, как мешком пришибленный. Глазки в одну сторону, а руки и ноги в другую. Если бы не пригляд Скефия, вообще бы, дров наломал. Я так понял, мир сразу же вмешался, когда увидел, что с папкой случилось из-за воскресного дождичка.
«Подурачился? — обратился я к миру. — Теперь ухаживай пока он в себя не придёт. Или не поверит, что сам их наловил».
Переговорив с миром, я метнулся к мамке, чтобы сообщить, что мы ненадолго отчалим в сторону Ефремовой поделиться нежданной радостью о забытом улове.
Москвич заурчал недовольным голосом, что его снова побеспокоили, не дав отдохнуть после дальнего ставропольского похода, но я и ему объяснил нашу внеочередную проблему, пригрозив ещё более дальними путешествиями:
— Не куксись. Кто же знал, что наш мир такое выкинет? Терпи. Скоро сам в сверхдальние походы мотаться будешь.
Захватив, почему-то, оба ведра с раками, мы сразу же помчались через улицу Ковтюха прямо к владениям Тимофеевича и его жены тёти Таси. Но рыбацкие приключения на этом не закончились.
— Виктор. извини, что так получилось. Торопился. Ночь. Темно было. И из головы выскочило, — поспешил с извинениями ошеломлённый Григорьевич и вынул из багажника ведро с раками.
— Я тоже. Извини. Не углядел. Всех забрал. Но я… Или не я? В общем, они уже потрошенные и чищенные. В следующий раз обязательно туда же. Только туда, — пробормотал точно такой же «ошеломлённый» Тимофеевич и обменял почти полное ведро раков на трёх огромных судаков в своём, не соответствовавшим рыбьим размерам, ведёрке.
Как два одинаково сильных боксёра после долгого боя в двенадцать раундов, один и другой нервно потрясли друг другу руки и разошлись в разные стороны ринга. Один рыболов в свой двор, а другой раколов сел в Москвич и надавил на газ, не взглянув на крупнокалиберных и колючих рыбин, позабытых им наравне с раками.
* * *
Нажарив судаков с карпами, наварив ухи из карасей и судачьих голов, а также целое ведёрко раков, всё моё семейство чинно отобедало.
Отец уже пришёл в себя и шутил без остановки, мама, обрадованная богатым уловом деликатесов, тоже пребывала в приподнятом настроении. Вопросов о спонтанной материализации речных объектов ни у кого не возникло, и я, успокоившись, начал планировать послеобеденный отдых.