К далеким голубым горам
Шрифт:
– Питер, я пришлю тебе товары. Продай их и сделай для меня закупки. Сделаешь?
– Все, как договорились. Само собой.
В одно мгновение я оказался за дверью, двумя прыжками пересек узкий каменный причал. Питер несся за мной. Черный Том, едва взглянув на мое лицо, кинулся отвязывать веревку.
С другой стороны «Вида на Уитби» донесся торопливый топот ног и говор голосов. Питер быстро шагнул в лодку вслед за нами.
– Не думаю, чтобы они меня знали, – сказал он, – и если я смогу сейчас убраться отсюда…
Мы оттолкнулись от берега, но на стрежень выходить не стали. Прижимаясь
– Куда ты нацелился? – спросил Питер.
– В «Гроздья». Я обещал оставить там эту лодку.
– Отлично! В Лаймхаусских доках у меня есть друзья.
– Им можно доверять?
Питер рассмеялся:
– Все что угодно – кроме денег и жены. Ограбить тебя они могут. Но предать – никогда!
Это было старое здание, все в пятнах и заплатах, заросшее диким виноградом; его окружал ивняк, за ним – несколько вязов. Мы оставили лодку у «Гроздей» и пошли переулком от реки.
Друзья Питера оказались разношерстной компанией, самой явной шайкой мошенников, какую мне в жизни суждено было увидеть, – и лучше увидеть при дневном свете, чем после наступления темноты.
– Лошади! Ну а как же! Для тебя, Питер, все что угодно! У нас есть великолепные лошади, а если ты не хочешь, чтоб тебя видели, найдутся и тайные проезды в любую сторону.
Он наклонился ко мне – самого опасного вида человек, рожа топором, глубокий шрам через бровь. Дыхание у него было зловонное, но поведение как будто искреннее. На поясе у него я заметил кинжал.
– Ты мог бы, – сказал он, – оставить на столе что-нибудь для лаймхаусской бедноты… Беднота – это я, – и растянул рот в некоей мине, которую я принял за широкую улыбку, а после хитро поглядел исподлобья. – Ты, значит, будешь из Питеровых друзей, а? Питер знаком с джентльменами. Питер человек толковый, мозговитый, знает то-другое, что да, то да. Он вытащил меня из Ньюгейта дважды, паренек… Дважды! Я ему за это должен, и еще за дельце-другое.
Привели лошадей, двух отличных меринов и кобылу для Питера, которому предстояло ехать в самое сердце Лондона. Мы уехали, оставив серебряную крону [12] .
Мы двинулись на север, пробираясь окольными деревенскими тропами. Изредка встречали людей: пастухов, которые махали нам вслед, один раз – девушку, доившую корову; у нее мы выклянчили пару глотков свежего парного молока.
К наступлению темноты мы добрались до маленькой таверны и въехали во двор. Загорелый сурового вида человек оглядел нас из ворот. Он переводил взгляд то на одного, то на другого, и, похоже, увиденное ему пришлось не по вкусу.
12
Крона – монета в 5 шиллингов (первоначально на ней изображалась корона).
– Довольно
– Да, но зато приятную, если хочешь поглядеть на страну, – ответил я.
Полагаю, он думал о шиллингах и пенсах, а сверх того – ни о чем.
– Нам бы постель и поесть чего-нибудь, – продолжил я. – А чем заплатить у нас найдется.
– Ага. Ну тогда слезайте. Там внутри женщина есть.
– Лошадям понадобится чистка и овес.
– Если понадобится чистка, так сами и почистите, – отозвался он. – А что до овса, так у нас его вовсе нет.
– Не слезай, Том, – сказал я Уоткинсу. – Проедем чуть дальше по дороге. Там полно травы, думаю, наших лошадок такая кормежка устроит.
Трактирщик увидел, что его пенсы уплывают, и расстроился.
– Эй-эй, не торопитесь вы так! – запротестовал он. – Может, удастся найти малость зерна.
– Ну так найди, – сказал я, – и чистку тоже поищи. Я заплачу за все, что получу, но учти, если я за что должен платить, так я сперва это получу.
Нет, я ему определенно был не по вкусу. Глаза его смотрели сурово и уверенно, но меня одолевала мысль о постели и теплом ужине, а не только о том, что надо ехать дальше по дороге навстречу всему, что ожидает нас впереди.
Я толкнул дверь, за ней оказалась общая комната гостиницы. Навстречу нам вышла женщина, вытирая руки о фартук; лицо у нее было приятное.
– Место для сна, – сказал я, – и что-нибудь поесть.
Она жестом пригласила нас к столу.
– Садитесь. Есть мясо и хлеб.
Хлеб оказался хорош – свежеиспеченный и вкусный. Да и мясо было не хуже. Чем бы еще ни занимался этот человек, но жил он неплохо. С такой пищей на столе не с чего ему быть ворчливым.
Он вошел в комнату, хлебнул эля и сел за другой стол. Отпил еще глоток, потом пристально посмотрел на нас. Наконец спросил:
– Издалека едете?
– Достаточно издалека, чтобы проголодаться, – ответил я.
– Из Лондона?
– Из Лондона? Еще чего! – фыркнул я. После добавил мрачным тоном: – Не люблю городов. Я человек деревенский.
Явно видно было, что ему не по нраву чужаки. Интересно, тут просто так заведено или есть у него и другая причина?
Он перевел глаза на Тома.
– А ты похож на человека с моря, – заметил он.
– Ага, – отозвался Том, – приходилось там бывать.
– Мне тоже, – вздохнул он. И, к нашему удивлению, продолжил: – В плавании с Гаукинсом я неплохо поправил свои дела, так что смог бросить море и вернуться сюда, в места, где родился. Теперь у меня есть гостиница, несколько коров и свиней и кусок собственной земли вон в той стороне, – он мотнул головой. – Это надежней, чем море.
Он отхлебнул еще пару глотков из кружки.
– Но мне нравилось море, здорово нравилось, а Гаукинс был человек что надо. Никакая беда не заставила бы его показать тревогу.
Мне пришла в голову внезапная мысль.
– А ты не знал Дэвида Инграма?
Он повернулся и бросил на меня резкий взгляд.
– Знал. А он что, тебе друг или что?
– Нет, я его не знаю, – сказал я, – но отдал бы золотую монету, чтобы поговорить с ним. Он совершил переход, о котором я бы с удовольствием послушал.