К достижению цели
Шрифт:
Annotation
Михаил Моисеевич Ботвинник — первый советский чемпион мира, более 16 лет (с небольшими перерывами) был «шахматным королем». Доктор технических наук, он один из создателей программы для ЭВМ, играющей в шахматы.
Предлагаемая читателям книга, несомненно, вызовет интерес у многочисленных почитателей шахматной игры, хотя некоторые высказывания автора носят достаточно субъективный и небесспорный характер, чего не отрицает и сам автор.
МИХАИЛ БОТВИННИК
ПЕРВЫЕ ХОДЫ
ПОЛИТЕХНИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ
АСПИРАНТУРА
НЕСОСТОЯВШИЙСЯ МАТЧ
МАТЧ-ТУРНИР
ДОКТОРСКАЯ
ЗАЩИТА ЗВАНИЯ
УПРАВЛЯЕМАЯ МАШИНА
АЛГОРИТМ ИГРЫ В ШАХМАТЫ
ИСКУССТВЕННЫЙ ШАХМАТИСТ
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
notes
1
2
3
4
5
6
МИХАИЛ БОТВИННИК
К ДОСТИЖЕНИЮ ЦЕЛИ
МОСКВА «МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ» 1978
76.581 Б86
Михаил Моисеевич Ботвинник — первый советский чемпион мира, более 16 лет (с небольшими перерывами) был «шахматным королем». Доктор технических наук, он один из создателей программы для ЭВМ, играющей в шахматы.
Предлагаемая читателям книга, несомненно, вызовет интерес у многочисленных почитателей шахматной игры, хотя некоторые высказывания автора носят достаточно субъективный и небесспорный характер, чего не отрицает и сам автор.
Б ^Р!.-3– 1.8.. БЗ—45—028—78 078(02)—78
ПЕРВЫЕ ХОДЫ
— Миша, что делаешь?
Я не слышал вопроса — писал пьесу.
Шел мне десятый год; к тому времени я уже приобрел у букинистов Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Тургенева, книги были дешевые (деньги дала мама). Читал я в белые ночи, тогда и испортил зрение, стал носить очки. Потом посмотрел в Большом драматическом «Дон Карлоса» и решил стать драматургом.
— Миша, что делаешь?
Тут я вернулся в реальный мир и увидел Юлия Павловича, мужа моей двоюродной сестры Саши. Объясняю, что пишу первое действие; явление первое (король, первый придворный, второй придворный) уже написано; во втором явлении прибавился третий придворный, а вот что дальше — не знаю...
— Не знаешь, — сказал Юлий Павлович, — не пиши!
Так я и не стал писателем — незаконченное первое действие было уничтожено. Ко дню рождения Юлий Павлович подарил мне «Войну и мир». Парнишка я, вероятно, был неплохой, учился легко и самостоятельно; насколько помню, отец порол меня лишь один раз. Был он зубным техником и при изготовлении вставных зубов применял американский материал стенс. И вот Леня Баскин, приятель моего брата Иси (брат был на 3 года старше — он погиб в сентябре сорок первого под Ленинградом), обратился ко мне с просьбой: не стащу ли я пачку стенса?
Я был настолько польщен оказанным доверием, что не смог отказать Лене.
Отец, конечно, заметил пропажу. Я отрицал все, но это не помогло. Навсегда запомнил я унизительную процедуру: и комнату, где это происходило, и как отец меня держал, и мой рев... Видимо, папа понял, что нельзя было сказать правды — я подвел бы Леньку, — и отпустил воришку. Три года спустя Леня Баскин научил меня играть в шахматы.
Водили нас с братом гулять в Екатерининский садик (жили мы на Невском), потом брат пошел в школу, а я — в детскую группу. Возвращаясь с работы, отец заходил за мной и вел домой. Запомнилось, как однажды зимой шли мы по Невскому, падал густой снег, крупные снежинки все заполонили,
— Папа, — сказал я, — смотри, мы живем в снегу.
Отец только засмеялся... В 1920 году мать заболела, и отец от нас ушел.
До 25 лет отец жил в деревне под Минском, где кончил начальную школу; работал у своего отца как батрак. Физической силой обладал недюжинной — хватал за рога самого сильного быка в стаде и валил на землю... И характер у отца был жесткий: когда поссорился с моим дедушкой (не довелось мне его повидать), то уехал в Петербург и поступил учеником к зубному технику Василию Ефремову. (Д. В. Ефремов, профессор Политехнического института в Ленинграде, потом был министром электропромышленности — родной его сын.) Сдал экзамен, получил диплом и до конца дней своих сидел за верстаком...
Отношения с отцом сохранились самые добрые, он нас опекал и материально помогал, но все же началась новая жизнь.
Я вообразил себя в семье главным и требовал, чтобы мама и брат меня слушались. Сначала они относились к моим претензиям снисходительно, но однажды взбунтовались. Тогда я схватил стакан: «Или по-моему, или стакан разобью». Стакан я в азарте прикончил, но на этом и завершилась тирания младшего сына.
Учились мы с братом далеко, у Финляндского вокзала, в 157-й советской единой трудовой школе, но, по существу, это было Выборгское восьмиклассное коммерческое училище Германа. В 1905 году группа прогрессивных педагогов во главе с П. А. Германом организовала частную школу. Первые три года, пока школа не окрепла, педагоги работали бесплатно. Каждый год отмечалось основание училища, и мне довелось слышать рассказ самого Петра Андреевича о том, как было дано в газету объявление, что в училище будет совместное обучение мальчиков и девочек, что наборщик ошибся и в газете было напечатано о совместном обручении мальчиков и девочек, как газета исправила ошибку, поместив объявление повторно, и все же на приемные испытания пришел лишь один ученик...
Душою младших классов был Леонид Николаевич Никонов — он преподавал естествознание. Маленького роста (тогда он нам представлялся гигантом), в неизменном длиннополом сюртуке и с бородой Черномора, он лишь казался строгим... Впоследствии, когда школа была закрыта, Леонид Николаевич стал профессором пединститута в Смоленске.
Литературу преподавала Зинаида Валериановна. Дисциплина на ее уроках была слабая. Особенно бузил Валька Белопольский (брат его Левка потом был на «Челюскине» и оказался тем самым участником экспедиции, который заболел, отведав медвежатины...). «Зинд-рьянна», — обращался он к педагогу. Но когда Зинаида Валериановна нам читала, голос ее то звенел, то в нем слышались слезы, — в классе была мертвая тишина, все были словно зачарованы, в том числе и Валька... После школы Валька уехал на Север и стал охотником.
Учитель истории Михаил Эммануилович Шайтан, лет двадцати восьми, стройный, черноглазый, носил неизменные синие брюки и френч. Историю знал блестяще, характер имел жесткий, его побаивались. Однажды, рассказывая про Ивана Грозного, он остановился (кажется, я его слушал с открытым ртом), погладил меня по голове и под общий смех сказал: «Какой хороший мальчик Миша Ботвинник...» Вдруг он исчез: девочки шепотом рассказывали, что он влюбился в одну из дочерей П. А. Германа, но запутался в своих переживаниях и, бедняга, отравился в парке...