К нам осень не придёт

Шелкова Ксения

Господи, а если Елена всё-таки умерла родами? Ведь прошлым вечером ей было так худо! Левашёв весьма слабо разбирался во всех этих женских делах и полагал, что рождение ребёнка, вещь, конечно, хлопотная, но вполне обыденная. Когда же вчера он увидел страдающую Елену своими глазами…

Нет, это просто ужасно, и ни за что он не смог бы оставаться там дольше! А Катерина Фёдоровна, похоже, вознамерилась заставить его присутствовать при появлении наследника! Нет и нет, он на это не способен!

Владимир нервничал, конечно, не потому, что искренне любил Елену и жалел её. Но зрелище, представившееся его взору, оказалось на редкость

неприглядным: к такому он не привык и привыкать не желал. А вот если Элен, не приведи Господь, умерла бы — его надежды прибрать к рукам её часть наследства пошли бы прахом! По закону, Елене он всего лишь свояк, и в случае отсутствия завещания её деньги унаследовала бы мать.

Задыхаясь от волнения, Владимир взбежал на крыльцо и постучал. Ему открыла раскрасневшаяся Люба.

— Ах, барин, барин! Где же вы пропадали?

— Что Елена Алексеевна?! Жива? — перед Любашей не было смысла притворяться, так как горничная прекрасно знала, что происходит в их семье.

— Жива! Двойня у неё — мальчик и девочка!

— Как двойня? — глупо повторил Владимир, пытаясь уяснить себе услышанное. — Да точно ли двойня?!

Люба засмеялась и притворила за ним дверь.

Глава 8

Он бежал через леса, поля и горы несколько дней и ночей, почти не останавливаясь, и благодарил свою природу, что придала ему такую выносливость. А вдруг Злата всё-таки не пошла к ним, сумела спрятаться и ждёт теперь его? Он знал её решительность и не верил в это, и в то же время продолжал цепляться за безумную надежду. Или же Она отпустила Злату, ничего от неё не потребовав? Здесь надежды было ещё меньше.

Когда Всеслав, истощённый долгой дорогой, шатающийся, с безумными глазами, появился у ворот собственного поместья, его управляющий как раз собирался ехать со двора по какому-то делу. Это был молодой парень, из простых, но крепких зажиточных крестьян. Всеслав ценил его за ум, практическую сметку и честность. Управляющий вышел из калитки, держа в поводу коня — но увидел хозяина и ахнул.

— Князь… Что это с вами? Вы же говорили, что скоро вас не ждать…

— После объясню, Данила. Ты мне скажи: барыня, Злата Григорьевна, у нас теперь?

Данила покачал головой; сердце Всеслава упало. Не стоило зря надеяться.

— Злата Григорьевна раз только приходила, письмецо для вас передала — я и отослал…

— А может, она говорила что-нибудь? Когда вернётся, не сказала ли?

Данила жалостливо вздохнул — он ничуть не заблуждался относительно чувства хозяина к Злате Григорьевне. Его мужественное, доброе, широкое лицо с округлыми серыми глазами и юношески-пухлыми губами выразило искреннее желание помочь.

— Я справлялся, Всеслав Братиславович, честное слово! А они со мной лишь попрощались, милостиво, по-хорошему. Сказали, ничего не надо, ни коляску закладывать, ни лошадь седлать. Пешком уйти изволили, раным-рано.

— Когда? — одними губами прошептал Всеслав.

— Да уж дней семь тому, — развёл руками Данила. — Это вот когда мы как раз горох да фасоль начали высеивать…

Всеслав прервал его — сейчас было совершенно не до хозяйственных забот:

— Мне лошадь нужна, немедленно.

— Берите, барин, коли надо! — Данила с поклоном протянул поводья. — Другую оседлаю, не к спеху. А может, с вами куда проехаться, помогу чем?

Всеслав уже вскочил на лошадь.

— Спасибо,

Данила, не нужно. Если… Если Злата Григорьевна вдруг появится, скажи, чтобы, ради Бога, не уходила, дожидалась меня!

— Знамо дело, скажу, — пробормотал управляющий. — Разве же я не понимаю?

* * *

Он остановил взмыленную лошадь у мостика через речку Лустовку, перебежал через него и кинулся в лес, к их домику, их тайному убежищу. Злата неохотно оставалась в его поместье, хотя никаких препятствий не было к тому, чтобы она поселилась там навсегда. Всеслав подозревал: Злата боится возвращения собственного проклятья, и того, что она может натворить, если снова потеряет над собою власть. И, хотя такого не происходило с ней давным-давно — она не была уверена в себе.

Вот и домик, что он собственноручно возвёл для неё в глухом местечке, неподалёку от неширокой реки. Дверь была приотворена; Всеслав прислушался — тишина! Он вошёл; при виде знакомой аскетичной обстановки, столь дорогой Злате, сердце у него сжалось. Дубовый стол с длинной скамьёй, простая русская печь, полати, в красном углы — иконы. Видно, до последнего верила она, что раз крещёная — за ней больше не придут…

Всеслав на миг застыл при мысли: как Она могла узнать о том, что у Златы есть дочь? В письме та упоминала, что Она и сёстры знали об Анне. Но ведь Злата именно поэтому много лет не видела своего дитя, хотя и сходила с ума от тоски и тревоги. Кто же мог её выдать?! Или это сама Анна чем-то выдала себя?

Он перестал метаться, сел на скамью, опустил голову и задумался. Сёстры-мавки, Она, которую боялись больше всех — что они могли сделать со Златой? Умертвить как предательницу или держать среди них силой, оставив служить себе? Всеслав не знал хорошо, какова была их жизнь, а Злата почти ничего не рассказывала: не хотела вспоминать. Упоминала лишь о том, древнем проклятье, которое Она, праматерь, наложила на супругу собственного сына, разгневавшись на неё. И выходило, что все их потомки по женской линии будут рождаться нечистью, не людьми, а мавками. Это Злата так говорила. А ещё другое слышал Всеслав, что и не проклятие то было, а напротив — Праматерь своим дочерям-внучкам будущим подарила долгую жизнь и чудесные способности. Были они все красоты невиданной, такой, что раз увидев, не забудешь. Какие-то из них умели обращаться птицами-рыбами, а то и сами колдовать могли. У кого дар предвидения имелся, без всяких гаданий судьбу предсказывали. Но было и плохое, то, за что Злата себя ненавидела…

Всеслав вскочил, услышав ржание своего коня. Учуял что-то? Зверей он совсем не опасался, но вдруг вернулась его возлюбленная? Места тут глухие, из людей кто вряд ли ходит.

* * *

Исхудавшая после морозной зимы голодная волчица укрывалась в кустах, исходя слюной, но нападать боялась. Конь Всеслава, чуя волка, нервно всхрапывал, скрёб землю копытом. Подходить было страшно — а ну, как наподдаст коваными копытами по рёбрам?

Ветер вдруг повеял с другой стороны. Волчица сразу уловила носом новый запах — существа, хоть и более близкого ей, нежели люди — но несравненно более опасного. Это было древнее существо, которому служили и которого боялись её предки. Он пах так же, как и волк… почти. Не дожидаясь, покуда он рассвирепеет, волчица опрокинулась на спину и забила по траве хвостом. Над ней морозно и жутко блеснули светло-голубые глаза, холодные как луна.