К нам осень не придёт
Шрифт:
Да, насчёт имён. Традиционно все будут ожидать, что первенцы-близнецы будут называться по родителям: Анной и Владимиром. Но эта мысль Левашёву отчего-то пришлась не по вкусу. У них с супругой настолько мало общего… Кстати, надо бы убедиться, что со стороны Анны не будет никаких неприятностей.
Левашёв велел Любе справиться у супруги: может ли та его принять? Сейчас придётся держать себя мягко и предупредительно, стараться угождать своенравной Анет — а вот потом, когда дело будет кончено, она уже полностью окажется в его власти…
* * *
Владимир появился, когда Анна сидела у окна и всматривалась в очертания гор в зеленоватой
Анна разглядывала горы, пытаясь силой взора проникнуть туда, на заросшие узкие тропинки. Кажется, её незнакомец говорил, что тоже гуляет там. А если пойти туда вечером снова и нарочно «заблудиться»? Анна даже засмеялась при этой мысли. Ну и глупости она себе представляет — точно юная влюблённая барышня на первом балу!
Тут вошла Люба и, к её великой досаде, сообщила, что господин граф желает видеть супругу. Анна разом почувствовала, что её сбросили с небес на землю. Как же, размечталась тут о таинственном защитнике, посланном небом или покойным папенькой!
Анна сидела, уставившись в окно, пока Левашёв не окликнул её.
— Что вам от меня нужно? — не оборачиваясь, процедила она.
— Анна Алексеевна, если вы не желаете сейчас со мной говорить — я могу зайти и позже, когда вам будет угодно. Простите за беспокойство.
Непривычное смирение в голосе супруга заставило её насторожиться — это было явно неспроста. Анна повернулась.
— Я могу выслушать и сейчас, если сразу после вы оставите меня в покое.
— Анна Алексеевна, отчего вы разговариваете со мною, как с лютым врагом? — тихо проговорил Левашёв. — Да, я виноват перед вами, но так случилось и сделанного уже не воротишь. А теперь нам с вами стоит…
— Сударь, — холодно перебила Анна, — я готова совершать над собою насилие и играть в обществе ту роль, которую мне навязали. Не забудьте, я это делаю только ради моей сестры и нашего доброго имени. Но когда нас никто не видит — ради Бога, избавьте меня от этой мнимой задушевности! Никакой дружбы между нами нет и быть не может!
Тёмно-карие глаза Левашёва, обрамлённые длинными ресницами, угрожающе сверкнули, ноздри гневно дрогнули — Анне даже показалось, что граф еле сдерживается, чтобы не ударить её — но это длилось одно лишь мгновение. Владимир спокойно пожал плечами, всем своим видом показывая: «Ну что же, я пытался».
— Отлично, тогда я буду краток. Видели ли вы уже своих… э-э-э, племянников?
— Да, видела, — сухо отозвалась Анна.
— Поскольку, согласно метрике, вы являетесь их матерью, я хотел поставить вас в известность о выборе имён детям. Я желал бы наречь их именами ныне царствующей августейшей четы: Александром и Елизаветой. Если у вас нет возражений.
— Это только ваше дело, как вы назовёте своих детей, — безучастно ответила Анна. — Уместнее было бы посоветоваться с их матерью, а не со мною.
— Сударыня, в глазах окружающих, всех наших родных, знакомых и друзей их матерью
Едва закончив свою речь, Левашёв резко поднялся и вышел. Вот, значит, как он заговорил! Показалось ли ей, или в его последних словах на самом деле прозвучала угроза?
* * *
Чем скорее приближалась осень, тем более оживлённым становился Петербург. Спавшие летом, истомлённые духотой улицы омыли дожди — воздух сделался посвежее, пыль улеглась. Заколоченные ставни открывались: петербургские дачники возвращалась в свои квартиры и особняки. Притихший Невский и прилегающие к нему улицы всё больше заполняли экипажи, всадники, бесчисленные прохожие.
В утренней разношерстной толпе мастеровых, кухарок, рассыльных и прочего простого люда быстро двигалась дама средних лет, в чёрной кружевной наколке и строгом чёрном платье. Обычно «чистая» публика появлялась на улицах города несколько позже, поэтому женщина в чёрном смотрелась среди рабочих и ремесленников довольно-таки неуместно. Несколько раз к ней обращались извозчики и предлагали свои услуги, но дама отворачивалась и махала рукой, чтобы её оставили в покое. Она вышла на набережную Фонтанки, огляделась — и только тут заметила пролетку и кивком подозвала её к себе. Тихо сказав знакомому ей безмолвному «ваньке» несколько слов, женщина забралась в пролётку.
Они пересекли Невский и теперь двигались в сторону Сенной. У начала Обуховской улицы стоял трёхэтажный доходный дом, принадлежащий какой-то купчихе. Дом был большой, шумный — в нём располагались бани, портерная, трактир, несколько небольших, грязных кабачков, во дворе — чайная, мелочные лавчонки, мастерские.
Дама выпрыгнула из пролётки и приказала извозчику ждать. Тот неодобрительно, с сомнением оглядел дом, пробасил: «А что, может, проводить прикажете, сударыня? Ведь место-то какое! То есть совсем для дамы неподходящее!» Но та лишь нетерпеливо отмахнулась и завернула во двор. Она вовсе не казалась испуганной, хотя со всех сторон на неё глазели местные обыватели, а некоторые даже выкрикивали ей вслед непристойности. Дама остановилась напротив одного оборванца, что преградил ей дорогу, глумливо ухмыляясь. Но незнакомка и тут не оробела: напустилась на противника с отборной бранью — и эти её слова так не вязались с обликом, что детина даже смутился, потом пробормотал: «Прощенья просим, коли так… А ведь и не скажешь, что из нашенских. Али, может, проводить? А то народец тут…» Дама нетерпеливо кивнула и сунула собеседнику монету. Тот заспешил вперёд, указывая ей дорогу и расталкивая подворачивающихся на пути зевак.
Женщина в компании своего случайного спутника прошла по двору, к самому дальнему входу. Здесь находился один из кабаков, настоящий притон — уже с утра там раздавались пьяные голоса и ругательства. Впрочем, драки быстро пресекались дюжим широкоплечим хозяином с лысой головой и шрамом через всю правую щёку. Бросив на него взгляд, дама утвердительно кивнула сама себе. Её спутник подошёл к хозяину и что-то у него спросил; тот небрежно ткнул пальцем куда-то вверх.
Дама прошла по грязной лестнице на третий этаж — там располагались каморки, сдававшиеся внаём «от жильцов», то есть сами жильцы квартир могли пересдавать комнаты у себя же. Её спутник проговорил: «Вот, стало быть здесь они жительствуют», — но любопытствовать не стал, напротив, побыстрее скрылся.