К нам осень не придёт

Шелкова Ксения

Голос её сорвался. Анна уронила вышивку и закрыла лицо руками.

— Барышня, барышня, да что это вы? — Люба поспешно кинулась к ней, утёрла слёзы кружевным платочком, подала стакан чая с мятой. — Да не печальтесь вы так! На нём, графе, свет клином не сошёлся! — она перешла на шёпот. — Будет у вас и любовь, и счастье! Будет! Вот помяните моё слово! Вот встретите хорошего человека — тут-то и узнаете радость… Как того, что вас в Бадене подвёз, помните?

Теперь уже Анна вспыхнула и засмеялась, всё ещё всхлипывая.

— Что-то вы с Катериной Фёдоровной в одну дуду играете, одно и то же советуете!

Люба

посерьёзнела, внимательно всмотрелась Анне в лицо, затем отвела взгляд.

— Вот-вот… Некоторые вроде и по любви великой замуж выходили, а путного всё равно ничего не вышло… — пробормотала она.

— Это ты про Катерину Фёдоровну? Послушай, Люба, может быть, ты мне скажешь… Твоя мамаша ведь двадцать лет назад у моего отца в кухарках уже служила?

— Точно так, — кивнула горничная. — Мамка моя, почитай, к Алексею Петровичу нанялась, как они в Петербурге поселиться изволили. А потом уж она в село наше вернулась…

— Люба! Вспомни, ради Бога, может, мать тебе говорила что-нибудь?..

— Про барыню, вашу маменьку? — перебила Любаша, сочувственно глядя на Анну. — Истинный Бог, барышня, ничего про неё не знаю! Мать моя говорила то же, что и все: исчезла, мол, и поминай как звали.

— Нет, не про неё, а про Катерину Фёдоровну. Она ведь у моей маменьки, Алтын Азаматовны, в горничных была, так что она… Хотя я даже и сама не знаю, о чём хотела спросить… — Анна остановилась, подыскивая слова. В самом деле, что нового может сообщить ей Люба о Катерине Фёдоровне?

Однако Любаша немного подумала, испытующе глядя на хозяйку, и вдруг зло усмехнулась.

— А вот и расскажу! Важной барыней она себя возомнила, да ведь есть люди, что помнят, как она ею стала! Вы ведь меня в обиду не дадите? Ох, и озлится она, если узнает!

— Что?! Что узнает?

— А что я рассказала вам, отчего барин Алексей Петрович на мачехе вашей женился! Она тогда, как обвенчалась с папенькой-то вашим, им всем пригрозила, будете, мол, болтать — пеняйте на себя! Только мамка моя не удержалась, всё мне поведала — потому как крепко не любила Катерину-то нашу, слишком та двуличная оказалась.

* * *

Новую прислугу Катерину Алексею Петровичу порекомендовала матушка кого-то из его близких приятелей, и характеризовала её как в высшей степени старательную и умелую девушку. Рекомендация заслуживала доверия — Катя и вправду работала ловко, неутомимо и охотно. При ней в холостяцкой квартире молодого купца Калитина всё заблестело чистотой, каждая вещь обрела своё место, а гости были в восторге от её приветливости. Всем она радостно улыбалась, мило краснела и посмеивалась, когда с ней шутили. Катюшу никто не назвал бы красавицей, однако она была стройна, одета скромно и чисто, причёсана волосок к волоску. И она настолько открыто обожала и боготворила своего барина, что остальная прислуга, да и самые близкие друзья отнюдь не удивились, что Алексей Петрович вскоре сблизился с нею.

Впрочем, утехи молодого барина с симпатичной горничной в той среде, где вращался господин Калитин, были отнюдь не дивом. Никто, считая самого Алексея Петровича, не относился к домашним интрижкам серьёзно — за исключением разве что самой Кати. Калитин всегда был с нею добр и мягок, дарил небольшие подарочки — но и только. А вот она, похоже, слишком сильно

увлеклась своим барином: ревновала его к знакомым дамам, обижалась, плакала — а пару раз закатывала и настоящие сцены. Постепенно Калитин стал тяготиться этой связью. Однако по врождённой деликатности и галантности по отношению к женщинам Алексей Петрович не мог открыто дать Катюше понять, что не желает продолжать эту близость.

Так всё и тянулось, пока господин Калитин не отправился по какому-то делу за Волгу. Оттуда привёз он юную татарскую княжну, Алтын Азаматовну, от красоты которой все друзья и домочадцы Алексея Петровича аж рты пооткрывали с удивления. А уж сам хозяин и подавно глаз с неё день и ночь не сводил. Тут уж, понятно дело, Катя получила мгновенную отставку.

Вся калитинская прислуга, хотя и жалела Катюшу, но признавала, что та рядом с молодой барыней — никакого сравнения, да и поставить себя с Алексеем Петровичем правильно у горничной не вышло. Человек он молодой, богатый, всё равно рано или поздно женился бы; а Кате, коли хотела продолжать с ним любовь крутить, помягче надо было быть, поласковее, пособлазнительнее… А так — теперь уж всё, отцвела весна!

Поэтому Катюша внешне старалась ничего такого не показывать, но в душе страстно возненавидела Алтын Азаматовну, укравшую её счастье. А вдруг, не будь прекрасной княжны, Алексей Петрович подумал бы, поразмыслил — да и женился бы на Кате, или оставил бы её рядом с собою, как невенчанную супругу, навсегда! Ведь никто на свете преданнее Катюши любить его бы не смог!

* * *

— Вот, значит, как… — прошептала Анна.

Теперь поведение Катерины Фёдоровны во многом предстало перед ней в новом свете. В самом деле, подспудно чего-то подобного она и ожидала… Не могла мачеха не воспылать ненавистью к Алтын, а затем не перенести эту ненависть на Анну, что была так похожа на мать!

— А что же дальше-то было, Любаша? Ну, ведь отец всё-таки на Катерине Фёдоровне женился?

— А дальше, — ответила Люба, сматывая нитки, — пропала барыня, маменька ваша. Ох, как же барин горевал, и сказать нельзя! И прислуга, и друзья, все боялись, что он, ни приведи Господь, что-нибудь с собою сделает! Да и сделал бы, верно, коли бы вас у него не было! Он только ради вас и жил, почитай, вы у него единственным светом в окошке остались!

— Знаю… — Анна проглотила слёзы. — Ну, а что же Катерина Фёдоровна?

— Она тоже делала вид, что горюет да виноватой себя мнит. Всё вздыхала, с опущенной головой ходила, в присутствии батюшки вашего слезу пускала, так что он иной раз и утешал её. Говорила: мол, ангел-барыня так добра была, так прекрасна — а теперь и нет её, а она, Катя, её не уберегла… Алексей Петрович наш, сердешный, ей и отвечал: спасибо, Катюша, никто не может её вернуть, так хоть поплачем вместе. Верил он, что Катерина о барыне искренне печалится… А однажды выпил он лишка с горя, Катя к нему в покои тогда зашла, да и осталась на всю ночь. А утром сказала: я всё осознала, какой дурой была — а только теперь, когда барыня пропала, желательно мне лишь вас, барин, утешить, ради вас я на всё готовая. Вот у них и началось сызнова: барин как выкушает полграфинчика, так она сейчас к нему — утешаться. А там кто-то из прислуги приметил, что Катя-то никак в тягости ходит…