К нам осень не придёт
Шрифт:
— Когда это было? — произнесла Анна. Собственный голос показался ей чужим: сиплым и надтреснутым.
— А вот как в усадьбу господ Завадских собрались… — всхлипнула Люба. — Я всё молчала, молчала… Но не могу больше! Жалко мне вас, барышня, вас дома ненавидят; а коли хотите выгнать за предательство, извольте, я уйду.
— А… Как они хотели это… это сделать? Он рассказал?
— Н-нет, — заикаясь, ответила Люба. — Господи, да я и слушать не стала бы! Да может, он и пошутил так, спьяну? Я как на следующий день пошла к нему и говорю: Денис, мол, если хочешь, чтобы я твоей стала, так чтобы выкинул эти мысли из головы, чтобы не брал греха на душу, не
— Больше вы с Денисом об этом не говорили? Про Елену он так ничего и не сказал?
— Про неё ничего. А так он на своём стоял — не знаю, не помню, — развела руками горничная.
Анна долго молчала, глядя в угол, затем поднялась, закуталась в свой старый платок, заботливо сохранённый Домной Лукинишной.
— Хорошо. Спасибо, Люба, что созналась. Теперь иди.
— Барышня, коли хотите меня выдрать али выгнать за такое в шею — воля ваша! Только не проклинайте; мне бы хоть на том свете с вами и вашим батюшкой встретиться и прощение вымолить! — рыдая, говорила Люба.
— Люба, иди спать, оставь меня сейчас. Никто тебя не гонит, только я хочу побыть одна. Скажи Домне, чтобы меня не беспокоила, — тихо, но твёрдо попросила Анна.
Продолжая плакать, горничная вышла и плотно притворила дверь.
* * *
Анна стояла перед старым мольбертом, который Домна принесла из кладовки, и яростно набрасывала углём первое, что в голову пришло, стараясь ни о чём не думать. Не думать…
На холсте появлялись контуры, переходившие в силуэт; Анна не останавливалась. Ей казалось: если она перестанет — всё, что после рассказа Любы теснилось в её мозгу, просто разорвёт голову и сердце изнутри. Сейчас же она внутренне оцепенела, все чувства словно заморозились. А силуэт под её рукой постепенно превращался в волка, того самого, её спасителя: огромного, с поджарым мускулистым телом, острыми, будто кинжалы, клыками. Должно быть, в миг опасности его глаза загорались холодным, бледно-голубым огнём. Волк никогда ничего не боялся.
А прямо над хищником реял ворон, раскинув сильные крылья, и хрипло, надрывно кричал. Когда-то у Анны была жизнь, теперь казавшаяся сном: её папенька жил и здравствовал и никому на свете не позволил бы её обидеть. Как давно это было! Тогда ворон прилетал к ней, и Анна кормила его молоком и хлебом. Птица склонила голову и смотрела на неё в упор; казалось, этот взгляд проникает в самую душу… Вот если бы ворон вернулся! Если бы волк смог защитить её не только от той несчастной борзой! Ведь собака не была виновата: напасть её заставили люди. Самые близкие Анне люди.
У волка густая, тёмно-серая шерсть и удивительно светлые глаза. Человеческие глаза!
Что же ей теперь делать? Уехать? Но куда и с кем? Если Владимир, мачеха и Елена твёрдо решили уничтожить её, отъезд не поможет. Им нужно, чтобы она исчезла с лица земли. Так как Левашёву более всего важна собственная репутация, он никогда не согласится просто разойтись с женой — это же будет неслыханный скандал, о них станут болтать все, кому не лень! Уйти навсегда можно только в монастырь — но ведь Анна ничуть не ощущала в себе тяги к монашеству! Зачем же ей в монастырь, когда она так молода, красива, так хочет жить!
У ворона угольно-чёрные перья, острый взгляд и сильный, почти стальной клюв. Вероятно, тому, кого птица
Владимир хочет избавиться от Анны и жениться… Жениться на Елене. Но это невозможно, по закону их нельзя обвенчать! Или они уже придумали какую-то лазейку? Анна была не сильна в церковных и брачных вопросах, могла лишь предположить: вдруг это как-то получится? Всю жизнь Элен ничего так не желала, как выйти замуж за Левашёва! Вероятно, она слишком устала от унизительной роли любовницы — и решилась устранить сестру, укравшую её счастье. Разумеется, у Елены куда больше прав называться графиней Левашёвой — ведь у неё дети от Владимира…
Анна стиснула зубы. «Элен, ты ведь любишь меня? Любишь, несмотря ни на что?» «Люблю, конечно люблю…» Кто же у неё оставался? Елена? Но она тоже… Нет! Не думать об этом!
А если просто сбежать — куда глаза глядят? Они с Любой могут уйти отсюда, нанять извозчика, отправиться в соседний город, и дальше… Впрочем — глупости! Люба не захочет сопровождать её в никуда, да и доверять ей после всего, что случилось, невозможно. Люба знала, что Анну хотят убить. Знала и молчала. То ли из симпатии к Денису, то ли просто купилась на его обещания роскошной жизни?! У Анны пока не было сил это обдумывать — слишком болезненной оказалась эта история. К тому же она не представляла себе, как это так, уехать куда-то совсем одной, без средств: ведь в кошельке у неё не так много денег! Она уже понимала, что вытребовать свои деньги у мужа сейчас уж точно не выйдет. Владимир и Катерина Фёдоровна распоряжаются её состоянием, её и Елены.
Мысли снова закружились хороводом. Зачем она написала завещание в пользу Елены и её детей?! Теперь сестре вдвойне выгодна её смерть. Или… Или Елена не желала её гибели, а Левашёв и мачеха решили провернуть всё это сами?!
Ах, если бы это было так! Если бы оказалось, что хотя бы Элен её не предала! Тогда Анне было бы легче вынести этот страх и давящую боль в сердце, от которой трудно дышать… Она снова набросилась на свою картину: морозная ночь, луна, тёмное дерево, лишенное листьев — поздняя осень. Глаза волка светло и холодно светятся в темноте, а крылья ворона на фоне луны кажутся чернее самой ночи…
В саду закачались деревья от порывов ветра; прямо рядом с окном старый дуб застучал и заскрёб голыми ветвями по стеклу. Звук был неприятным. Анна с досадой покосилось на окно: аж мороз по коже от этого скрежета! Она снова перевела взгляд на картину. Казалось, и волк, и ворон готовы спрыгнуть с холста, их тела были напряжены, словно взведённые пружины! Должно быть, они лишь ждут подходящего момента… Она постояла ещё перед мольбертом и опять обернулась к окну: что за странный звук?..
Из-за окна на неё смотрело незнакомое, заросшее бородой лицо. Секунду Анна стояла неподвижно — ведь не могло же быть такого, чтобы… В следующий миг она услышала звон разбитого стекла: незнакомец покинул ветку дуба и одним махом вскочил в комнату.
Анна медленно попятилась к стене, инстинктивно запахнулась в шаль; ледяной ветер ворвался в разбитое окно, хлестнул её шею, плечи.
— Тихо, барынька, ти-и-хо, — прошипел незваный гость. В руке у него блеснул не то длинный нож, не то кинжал.
Это отрезвило Анну: что же она стоит, ведь надо кричать, спасаться? Она набрала было воздуху в лёгкие, но поздно: широкая заскорузлая ладонь зажала ей рот, не давая издать ни звука. Ей заломили руки назад; Анна изо всех сил застучала по полу ногами, чтобы привлечь внимание тех, кто находился в доме. Люба или Домна обязательно услышат!