К судьбе лицом
Шрифт:
– Кусаться, зар-раза?!
Потом клацнули челюсти, гавкнуло, бухнуло – явно спиной в скалу – и бас мощно заругался с фиванским акцентом, а остатки свиты кинулись на выход с намерением – не пропустить…
Гермес сощурился, ловя то, что для меня было полными звуками, а для него – отдаленным эхом…
– Нет, п-постой… – шипел голос сына Громовержца у моих врат. – Я т-тебе… огнем? Порву пасть… пасти! Ах ты… ну, я сейчас…
Психопомп сгреб палицу, меч и лук и рванул к алмазным вратам, бормоча, что такого не увидеть – это… это…
Персефона
– Ты не пойдешь смотреть?
А это совместимо с достоинством Владыки умерших? Который успел повидать Титаномахию, Тифона, гнев в глазах Зевса и утробу собственного отца? Смотреть, как какой-то полубог пытается голыми руками побороть порождение Тифона и Ехидны…
Порождение Тифона и Ехидны взвыло так, что бронза тронного зала откликнулась укоризненным гулом.
– А я обещал… что прищемлю… - удовлетворенно выдохнул голос Геракла. – Куда?! Стой, с-с-скотина!
– Ви-и-и-ии! – звук был каким угодно, но уж точно не собачьим.
Я сдался и поднял шлем, предлагая жене руку.
Мы почти успели.
Перед вратами на алмазных столпах витал дух восторга, смешанного с легким непониманием. Еще там витало дыхание – шумное, переходящее временами в сипение или хрип. Геракл и Цербер завязались в узел, образовав какой-то новый, не виданный моим миром вид чудовища, и теперь пялились друг на друга: четыре глаза против двух. Левая голова моего стража валялась без сознания. Дракон на хвосте, откашливая языки дыма, пытался вцепиться герою в ляжку, но как-то без запала – запал был основательно отбит…
Борода у Геракла слегка обгорела, а на львиной шкуре выделялись отметины мощных челюстей – кожа покойного брата оказалась Церберу не по зубам.
Одна львиная лапа еще и сейчас находилась в глотке у пса.
– Буф, –отрывисто и полузадушенно раздалось из свободной пасти.
– Сам такой, – отозвался герой, охаживая пса по голове кулаком. Взбугрились мышцы под львиной шкурой: он просто его душил, оказывается! Навалился, сдавил, сколько мог – и душил!
Средняя голова, не дожевав львиную лапу, упала рядом с левой, колени Цербера подогнулись… Какое-то время Алкид пытался выпутаться из узла их тел.
– Вроде как сделано, – сказал он и уселся на Цербера, вытирая потное лицо львиной лапой. – Кусачий…гад.
Все молчали. Даже Гермес, у которого слова находились всегда, стоял с разинутым ртом. Геката себе такого не позволила, но вот два ее призрачных тела…
Прошумели легкие крылья, и Гипнос, слегка рисуясь, спрыгнул на землю.
– А ты – уже? А я тебе веревку принес – не за загривок же ты его потянешь… И медовых лепешек. Кормить будешь. Дай ему, может, подобреет.
– Спасибо, – отдуваясь, проговорил Алкид. Взял лепешку, разорвал, половину отправил за щеку. Другую протянул дракону: – На, жри, чего там…
После тихой подсказки: «Не туда!» – с размаху загнал лепешку в правую пасть стража и осведомился угрожающе:
–
Эреб и Нюкта! Мне показалось, голова закивала, давясь лакомством…
Голос Гермеса впервые на моей памяти прозвучал почти что робко:
– А он хоть встанет, чтобы идти?
Геракл, обвязывавший веревку вокруг второй шеи, окинул тушу Цербера тем же деловитым прищуром и махнул рукой:
– А если даже нет. Допру…
Уже когда мы вернулись во дворец, я услышал, как Геката говорила кому-то из свиты своих мормолик:
– Не знаю, куда его этот царек пошлет в следующий раз. Надеюсь, не в Тартар. Кто знает, что он оттуда принесет…
* **
Персефона не вернулась на поверхность, к матери. Хохотала и отмахивалась в ответ на расспросы стигийских: «Мама подождет! А вдруг Тесей решит вернуться на привычное место? Или вдруг Цербер все-таки съест по дороге великого сына Зевса – и придется за него вступаться перед Владыкой?! Как это – зачем вступаться? Да затем, что Танат тоже присутствует на судах! И вообще, я, если ко мне взывают герои – я должна быть в моем мире… ну вот, герои взывают».
Кора лукавила: взывал к ней только сидящий на троне у входа Пейрифой. Зато уж и взывал изо всех сил, будто отыгрывался за все время, пока просидел на камне бок о бок с другом Тесеем.
Герой уповал на милость владычицы сперва громко, потом осипшим горлом, потом просто стенал (зато жалобнее Гипноса в те времена, когда ему приходилось ходить пешком!), все одно и то же: умолял простить за глупость и самонадеянность «ничтожного смертного».
– Царь мой, – сказала Персефона огорченно. – Если он будет постоянно взывать – мне придется так и остаться в подземном мире.
Я пожал плечами: ничего не имею против. Вот Деметра – эта может огорчиться. Привычно убить несжатые колосья, вымазать лицо, облечься в черные одежды… встречайте зиму посреди лета!
Второй раз в гости она вряд ли явится, разве что вот Зевса с молниями прихватит с собой.
Герой, скрючившийся на сером камне, дрогнул, поймав мой взгляд.
– Позвать Убийцу?
Возможность проткнуть герою глотку до того, как взять его прядь, поднимет первому учителю настроение. Испорченное после визита Геракла в родной мир.
– Слишком быстро, царь мой.
– Пусть Эриний прихватит.
Кора целую минуту делала вид, что серьезно рассматривает это предложение. Герой забыл хрипеть: сжался, закаменел, притворившись частицей мертвой скалы: я не я, нимфа не моя, и вообще, я поймал взгляд ужасной Медузы…
– …Медуза! Жаль, конечно, здесь не остался Тесей, он похож на Посейдона… но думаю, и так сойдет. Моя служанка скучает, я же вижу. Ей нужен кто-то, кто…
Я кивнул: поступай, как знаешь. Ушел, избегая недоуменного взгляда зеленых глаз: разве это не забавно? Разве не развеет вечную скуку подземного мира?! Разве я не рад, что она здесь – не с матерью?