Кабахи
Шрифт:
Закро открыл глаза, обвел взглядом друзей, потом посмотрел на виноватого.
— Меня не спрашивайте. Больше всего он не передо мной, а перед этой девушкой виноват. На кой черт мне, чтобы он в тюрьме сидел? Нет уж, лучше отпустите его, я встану и… Я сам с ним управлюсь. Научу его, как ножом играть, из живого сердце и печенку вырежу!.. Меня не спрашивайте, я свое дело сам знаю. Вот ее спросите, эту девушку, перед которой он замарал себя по самые уши!
— Ух, чтоб тебя! Хоть бы раз сказал: виноват, простите! — Майсурадзе подскочил
— Убей мерзавца, и все, так его!.. — соскочил со стола кизикиец.
Кето быстрым движением руки смахнула слёзы с лица; мгновение нерешительности, и она смело бросилась на защиту, загородила собой Валериана.
— Не убивайте! Простите… ради меня. Мне его отдайте. Закро, брат! Ради меня — прости! Мне отдай…
Парни дрогнули, отступили. Молча переглянулись и уставились на великодушную молодую женщину.
Закро заметил их растерянные взгляды, отвернул лицо и упал на подушки.
Первым опомнился Гуджу.
— Понятно. Что ж, ладно, уважаемая… Теперь нам все понятно.
— Постойте. Дайте мне… Смотри сюда, Валериан. Смотри сюда, слышишь? Вот так. Ты меня знаешь?.. Знаешь меня, спрашиваю?
— Знаю, — хрипло, с натугой выдавил из себя парень, не поднимаясь с колен, и снова отвел глаза.
— В самом деле знаешь? По-настоящему знаешь, спрашиваю? Отвечай на все мои вопросы, а то даже тюремные стены тебе не помогут. Когда-нибудь выйдешь ведь оттуда, не навек тебя засадят.
— Знаю, сказал же, что знаю.
— Кабы в самом деле знал, то пырнул бы меня ножом насмерть, в живых бы не оставил… А эту девушку знаешь?
— Знаю, очень хорошо.
— Замужем она?
— Нет.
— Потаскушка?
— Нет.
— Видел ты, чтобы она хоть прогулялась с кем-нибудь?.
— Не видел.
— Ребенок твой?
Валериан чуть поколебался.
— Мой, — сказал он наконец.
— Ты женат?
— Нет.
— Помолвлен?
— Нет.
— Любишь другую?
— Нет.
— Так почему же не захотел на ней жениться?
Валериан осел на пол.
— На колени! Ты, я вижу, Домку-кизикийца не знаешь! Допрос еще не закончен… Вот так, скотина! Со мной не шути!
— Так почему ты отказался жениться?
Вдруг Валериан запрокинул свою большую голову и завопил:
— Довольно, Закро, что ты меня мучаешь? Хотите — убейте, прикончите меня на месте, а нет, так зачем вот так заставлять на коленях ползать? Ну, сдурил я, мерзко поступил… Не должен был отказываться. И с тобой сцепился зря… Но ты же сам схватил меня и отшвырнул в угол. Ну, я и озверел, сразу ума лишился. Сам не знаю, как все получилось, — одурел, обезумел. Что еще могу сказать? Что мне сделать? Вот он я — поступайте Со мной как хотите, разве я говорю, что не заслужил? Ну, убейте. Но зачем на коленях заставляете стоять? — Толстые губы Валериана задрожали, искривились, из маленьких, узко посаженных глаз брызнули
Закро лежал с закрытыми глазами и молчал. Лишь необычайная бледность его лица свидетельствовала о жестокой внутренней борьбе.
Молчали и остальные.
Девушка переводила взгляд, полный мольбы, с одного парня на другого и наконец устремила его на Закро. Несмело протянула она руку, коснулась лба больного и наклонилась к его уху:
— Закро, мой добрый брат, мой великодушный брат, прости его! Прошу, молю тебя, прости. Я тебя об этом прошу, я, твоя сестра Кето… Прости!
— Ладно! Не могу больше. Не в силах… Посади меня. Вот так. И подушку давай сюда, подоткни под спину. И одеяло… Валериан!.. Слушай меня, Валериан.
— Слушаю, Закро.
— Ты знаешь, что эта девушка с того самого дня стала моей сестрой?
— Знаю, Закро. Все знаю.
— Отныне она будет твоей женой. Законной и настоящей.
— Хорошо, Закро. Я не отказываюсь.
— Ты будешь любить ее до смерти.
— Буду любить, Закро.
— Никогда и ничем ее не обидишь.
— Не обижу.
— Ты будешь моим зятем.
— Да, Закро.
— А я — твоим шурином.
— Пусть так, Закро.
— А теперь поднимите его и пусть сгинет с моих глаз долой!
— Знал я, что все так кончится! — воскликнул Гуджу. — Сердце у тебя, Закро, мягкое, как у ребенка, как у малого ребенка!
— Закро, повернись ко мне, Закро! Послушай свою сестру, свою Кето, Закро. Раз уж простил, так прости до конца. Помирись с Валерианом, Закро.
Больной лежал некоторое время молча, отвернувшись к стене. Потом, приподнявшись, посмотрел на присутствующих и при виде взгляда Валериана, настороженно-вопросительного, жалобного, полного мольбы и ожидания, чуть заметно улыбнулся.
Внезапно рыболов грохнулся снова на колени, припал лбом к краю кровати и с глухим мычанием заколотил себя кулаками по голове.
— Пришибить меня мало! Повесить! Не стою я того, чтобы жить! Убей уж меня, Закро, брат!
Гуджу схватил парня за руки и наклонился к самому его уху:
— Чем сильнее будешь себя по башке колотить, тем больше эта тыква раздуется. Ты лучше запомни мое слово: если еще когда-нибудь причинишь огорчение этой девушке, то, даже если зароешься в землю, как червяк, все равно отыщу, выкопаю, выдерну, как морковку, и вытрясу, из тебя душу.
4
После той ненастной ночи, со снегом и дождем вперемешку, настали погожие дни. Солнце светило в окошко, перед которым стояла тахта. Здесь всегда было тепло. Флора сидела часами у окна и смотрела на сад, спускавшийся до каменной ограды, за которой тут же, вплотную, пролегала дорога. Сидела и следила взглядом за каждым случайным прохожим до тех пор, пока тот не скрывался вдали, за крепостью на горе.
Лишенные листвы, оголенные деревья казались ей такими же заброшенными и отчаявшимися, как она сама.