Кабахи

Мрелашвили Ладо

Парень бросился к выходу и боком протиснулся в дверь, слишком узкую для его грузного тела.

Дядя Нико даже бровью не повел — не вскочил с места, не стал удерживать гостя. Он только глянул искоса ему вслед, и уже на лестнице убежавшего настигли спокойные напутственные слова председателя:

— Что же, ступай, желаю удачи! Только знай — приведет тебя назад мой хлебный ларь.

5

На диво вытянулись, взметнулись ввысь тополя. Мощные их тела, заросшие плющом, были как бы закутаны

в зеленые покрывала.

Старые толстоствольные раскоряки лозы, поднявшись над живой изгородью из трифолиата, раскинули среди тополей частую сеть своих ветвей и побегов. Из светло-зеленой чащи зубчатых листьев, словно любопытствуя, выглядывали уже наливающиеся виноградные гроздья.

Сильный и нежный запах цветов струился из сада. К нему примешивался сладкий дух созревших летних плодов — абрикосов и ранних груш.

Шавлего обошел кругом изгородь, остановился перед калиткой и заглянул внутрь.

Пес, дремавший под яблоней, вскочил и залаял.

Все тот же маленький дощатый домик, осененный миндальным деревом. Перед домом — все та же чистенькая галерейка с аккуратно подметенным земляным полом, и рядом — ладная кухонька. Все тот же трехногий пень для рубки хвороста, со всаженным в него топором. Все тот же заросший густой муравой двор с тропинкой, протоптанной от калитки к дому…

Пес в неистовстве лаял, рычал, временами хватал зубами ненавистную цепь и яростно грыз железо; слюна, стекавшая из розовой пасти, блестящими бусинками висла на его шерсти.

Шавлего, не обращая внимания на собаку, поставил завернутую в газету стеклянную банку на столб ворот, схватился за верх высокой дощатой калитки и окинул взглядом сад.

Из-под густого лиственного свода виноградной беседки вышел старик. Он остановился под абрикосовым деревом, посмотрел из-под ладони по сторонам и, вытирая большие темные руки синим передником, направился к воротам.

Рука у старика была еще твердая, сильная — Шавлего, пожимая ее, с удовольствием посмотрел на широкие мозолистые пальцы с узловатыми суставами. Потом дружески потрепал садовника по плечу.

— Здоровье у тебя, вижу, крепкое, дядя Фома, а вот усы побелели.

Фома, впустив гостя, запер ворота и прикрикнул на собаку.

— Какое там здоровье, дружок, мне ведь уже под восемьдесят. Стар стал, залубенел, как дерево в осенние заморозки.

Шавлего, осторожно ступая по мягкому газону, с восхищением рассматривал пестрые, искусно засаженные клумбы и цветники.

Садовник повел его в яблоневую аллею.

— Как ты это сделал, дядя Фома? — изумленно воскликнул Шавлего при виде яблони, которой фантазия старика придала неожиданную, причудливую форму.

Ствол этого примерно двенадцатилетнего дерева был закручен спиралью наподобие рулетки на высоте тридцати сантиметров над землей. Он служил сиденьем, а ветви яблони образовали спинку и ручки этого странного кресла.

Старик углубился вместе с гостем в аллею и вывел его к дальней части сада, за домом.

— То пустяки. Посмотри-ка лучше сюда.

На высоких столбах были протянуты

в два ряда шпалеры. Виноградные лозы, пущенные по ним, сомкнув свод вверху, образовали туннель длиной в полсотни шагов.

— Эти два куста — «пальчики», черные и белые. Вот это — «хариствала», а это — «будешури», старинные наши сорта. Там — дальше — бескосточковый и кишмиш. Десять лет этой аллее, и собираю я с нее столько, сколько с изрядного виноградника. Я и твоего старика давно уговариваю устроить такую — кажется, сумел убедить. Ведь двор-то у него пустой, ничем не засажен — только свиньи под забором копаются. Ни одной пяди земли нельзя оставлять неиспользованной! За этими лозами я и Топрака вместе ухаживаем. И лесины на столбы они мне привезли. Видишь — даже дорогу мы приспособили… Лозы растут рядом с изгородью, места им мало, и проулок как раз пригодился: есть где протянуться побегам, свесить виноградные кисти.

Посреди сада была устроена красивая беседка из вьющихся растений. На зеленой стене пестрели своими розовыми и голубыми раструбами цветы вьюнка. В каждом углу беседки стояло по одному «креслу» из яблони или сливы. Замысловато изогнутые деревья были осыпаны плодами, свисавшими со спинок и с поручней.

В беседку садовник провел воду из родника. Тонкая струя с журчанием падала в маленький бассейн.

— Это он от жары пересох, а обычно воды бывает побольше. Уж сколько времени ни единой росинки с неба не падало! Вчера вечером собрались было тучи, я уж поглядывал на них с надеждой, думал, будет дождь, да нет, к утру ни одного облачка не осталось, все ушли за горы. Плохо, если пойдет сейчас на засуху. И виноградникам туго придется, и кукуруза зачахнет. Наши ведь второй прополки еще не закончили.

Куда только я не ездил — и в ахалцихском и в вариан- ском питомнике побывал, достал саженцы всевозможных фруктовых деревьев и посадил в этом саду. — Старик вошел в беседку. — Хороший сад был у покойного Титико, сад на славу. Ты еще молодой и, верно, не помнишь, а может, даже, и не слыхал, что большой дом, в котором нынче больница, врачебный пункт и аптека, раньше принадлежал ему. А сад, что за этим домом, — старик усмехнулся с горечью и сел в кресло, — да, впрочем, какой теперь это сад — отдали его на поток и разграбление, чего ребятишки не доломали, то скотина уничтожила. Сам знаешь, сынок, без настоящего хозяина что угодно прахом пойдет. Так вот, этот самый сад мной разбит и мной засажен. Перед домом стояли кипарисы — ах, какие кипарисы!..

— Помню, помню! Воробьиных гнезд на них было без счета. Как-то вечером взобрался я на один из этих кипарисов, хотел птенцов из гнезда утащить, да заметил меня Филимон. Помнишь Филимона, имеретина, заведующего аптекой?

— Как не помнить! — оживился старик. — Он и сейчас там.

— Разве ты его не видел?

— Нет, не видал… Так вот, застал меня Филимон на месте преступления и кинулся за мной. Насилу я убежал, перепугался насмерть. Годом раньше он стрелял в Ефремова Адама за то, что тот посмел влезть на тутовое дерево.