Кабахи

Мрелашвили Ладо

У молодого парня, сидевшего перед столом председателя колхоза, дрогнули складки в уголках глаз, затрепетала дряблая кожа нижних век, испещренная морщинками, — признак раннего увядания, вызванного чрезмерным пристрастием к выпивке и распутством. Парень выдавил из себя хриплый смешок и, достав коробку «Казбека», вынул папиросу.

— Ничего, я все-таки вылез сухим из воды… А многие засыпались. — Он помял папиросу в пальцах, постучал ею о коробку.

Дядя Нико пододвинул ему пепельницу со спичками.

— Как же ты выкрутился?

Парень глубоко затянулся и махнул

рукой:

— Длинная история. Не стоит рассказывать. Товар прибыльный, только риск велик — попасться можно в любую минуту. Надоело мне мотаться по деревням и собирать лист по двести — триста граммов. Сначала я доставал его чуть не даром, но потом крестьяне почуяли наживу и стали жадничать, взвинтили цену. Ну, я и решил, что не стоит из-за каких-то грошей мараться, и бросил эту торговлю…

— И хорошо сделал. Твой Багдад — Телави. Куда тебя несет за тридевять земель?

Дядя Нико поднажал на абрикосы и посоветовал гостю взять с него пример.

— Не люблю фруктов на похмелье.

— Кто это тебе нос распрямил?

Гость выругался.

— Какой-то нахал набросился на меня в Москве.

— Чего он от тебя хотел?

— Поди разбери — полоумный какой-то! — Со злостью оторвав зубами кончик картонного мундштука, парень выплюнул обрывок в пепельницу. — Зашли мы впятером в ресторан. В тот день мы хорошо заработали и решили вкусно пообедать. Ну, подвыпили, захмелели немножко. Подняли тост за Грузию. А за соседним столом сидели двое — один маленький, в очках, а другой — громадина. Верзила этот глянул на нас, поморщился и говорит очкастому: «Нынче утром эти бездельники спекулировали на рынке лавровым листом, драли семь шкур с покупателей, а сейчас пьют за ту самую страну, которую позорят своим подлым торгашеством». Тут ребята как вскочат да как кинутся к нему — обступили, стали словно смерть над душой и говорят: «Ну-ка, повтори, что ты о грузинах сказал?» Очкастый перепугался, побледнел, а тот верзила и бровью не повел. Спокойно ткнул в котлету вилкой, не спеша отправил ее в рот, один только раз повел челюстью и проглотил целиком…

— Так их было двое?

— Да. Ребята говорят ему: «Повтори». А верзила положил вилку, вытер руку салфеткой и отвечает по-грузински: «Убирайтесь подобру-поздорову, а то ведь и я грузин». Тут я обозлился и тоже вскочил: «Чего вы, говорю, с ним цацкаетесь, мать его туда…» Первым попался мне под руку тот очкастый — я его отшвырнул в сторону и подступил к верзиле, только он меня опередил… Когда я пришел в себя и приподнялся, поглядел по сторонам, вижу — ребята наши валяются вокруг, как чурбаки, и официанты их водой отливают…

Гость криво усмехнулся и показал собеседнику три передних золотых зуба.

— Это тоже память о том случае? — спросил дядя Нико.

Парень кивнул в знак подтверждения.

— Не узнал, кто это был?

— Нет.

— Ну ничего. Как говорится, вырастешь большой, позабудешь.

— Вырасти-то я, может, еще и вырасту, а вот забыть… Никогда не забуду! Среди тысячной толпы узнаю этого дьявола и по лицу и по голосу. Ничего, авось когда-нибудь еще встретимся…

— Глупости! Теперь слушай меня. Что ты собираешься

делать?

— Ничего. Скопил немного деньжат, хочу истратить их с умом.

— А все-таки?

Парень ответил не сразу. Он пожевал папиросу, переместил ее из одного угла рта в другой и задумался.

— Хочу машину купить.

— И возить пассажиров?

— Может, и так.

— Брось валять дурака, Вахтанг! Жить на свете надо умеючи. Столько переплатишь денег автоинспекторам и всяким другим бездельникам, что навряд ли самому что-нибудь останется. Да к тому же будешь в районе на дурном счету. Вот что я тебе скажу, сынок. Этот мир — курдюк. Надо так сало с него срезать, чтобы и тебе польза была, и никто ничего не заметил. У волка такая повадка: если не может добраться до скотины, идет за нею следом, жрет с голодухи навоз. У тебя, слава богу, дела еще не так плохи. Силен мир, против него не попрешь — это сказано людьми поумнее нас с тобой.

Дядя Нико подумал с минуту, потом поднял голову и взглянул в глаза своему гостю:

— Что скрывать, одно время махнул я на тебя рукой, думал: почему я не выронил стервеца, когда держал над купелью?.. Но теперь сдается мне, что из тебя может выйти толк. Задумал я начать этой осенью одно дело и хочу, чтобы ты им занялся. А машину я сам тебе продам.

Вахтанг перегнулся через стол к собеседнику:

— «Победу» продаешь?

— Да, хочу продать.

А сам без машины останешься? Председатель-и ходит пешком?..

Дядя Нико улыбнулся:

— Стар я стал, сынок, чтобы пешком ходить.

— Так как же?..

— Да ведь не обязан я по колхозным делам свою машину гонять! Видел мой дом? Балкон недоделан, и сзади еще одну комнату пристроить надо. Если я все это сделаю, и притом сохраню машину, люди скажут, что я колхоз по бревнышку растащил. Так что, хочешь не хочешь, надо «Победу» продавать.

— А все же, как ты без машины обойдешься?

— Секретарь райкома обещал, если мы уберем урожай вовремя и без потерь, премировать наш колхоз легковой автомашиной.

— Даром, значит, получишь?

— Да нет, почему даром?

— Какая же иначе премия?

— Каждому председателю нужна машина. А на весь район дают каждый год одну или две. Будут их распределять, достанется моему колхозу, мы и купим. Все равно будет моя.

Вахтанг сунул докуренную папиросу в пепельницу, погасил, раздавил в ней окурок.

— Покрышки у тебя хороши? Знаешь ведь, достать их нельзя.

— Об этом не беспокойся. Вчера счетовод поехал в Тбилиси, привезет новенькие.

— Ну ладно… А какая цена?

— О цене мы договоримся.

— Сейчас?

— Сейчас! — Дядя Нико встал, подошел к полке с книгами, вырвал из лежавшей там тетрадки листок и положил его вместе с ручкой и чернилами перед гостем. — Пододвигайся поближе и пиши заявление на имя правления, чтобы тебя приняли в члены нашего колхоза.

Вахтанг вскочил, схватился за шапку и нахлобучил ее так глубоко, что реденькие брови его нависли над самыми глазами.

— Спасибо за ласку и уважение! И пусть не пойдет тебе впрок все то добро, что ты видел от моего отца!