Кабахи
Шрифт:
— Мешок у тебя найдется?
Официант смотрел на него с недоумением.
— Мешок, говорю, пустой мешок есть у тебя или нет?
Официант, ничего не понимая, выкатил глаза на загорелого парня и возмущенно зашевелил толстыми, густо колосящимися усами.
Шакрия сдвинул брови, бесстрашно встретил сердитый взгляд официанта и, когда тот повернулся, чтобы уйти, остановил его, шепнув несколько слов в волосатое ухо.
Лицо у официанта разгладилось, глаза убрались в свои орбиты, усы вновь приняли выражение гордости
Через минуту Шакрия, зажав под мышкой мешок, завернутый в газету, выскользнул через заднюю дверь кухни во двор, миновал мосток и исчез среди деревьев.
Парни уже допивали третью чарку, когда он вернулся к столу.
— Где ты пропадал? — спросил довольный, сияющий Лексо и пододвинул ему полный стакан.
— Поговорил по-свойски с поваром. Так и стоял у него над душой, пока он не вздел на вертел самые лучшие куски и не изжарил их по моему вкусу. А теперь давайте веселиться — и пейте вволю, сколько влезет.
— Посмотри-ка вон туда, на тот длинный стол, — Нодар кивнул на компанию, разместившуюся в противоположном углу. — Узнаешь?
Шакрия повернул голову, увидел приветливо улыбающееся лицо, частые, ровные, как тыквенные семечки, зубы и осклабился в ответ.
— Ну-ка, Фируза, сыграй про охотника Како! — сказал один из сидящих за длинным столом.
Свирельщик осушил свой стакан и встал.
— Давай играй, и пропади все пропадом!
Фируза выставил левую ногу вперед, поправил на голове истрепанную кепку и выдернул из-за пояса свирель. Закрыв заскорузлыми пальцами дырочки тростниковой дудки, он поднес ее к толстым губам и, выпучив глаза, дунул изо всех сил.
Свирель вздохнула, а следом раздался громкий свист — как бы охотника, сзывающего в роще своих собак.
Свист длился с целую минуту, а потом постепенно стих, и послышался шорох осторожных шагов в мягкой траве, треск ломающихся сучьев и дыханье собаки, обнюхивающей кусты.
Вдруг Фируза поднял ногу, упер ее наискось в стул, избоченился и задул в дуду по-иному, заставив ее засопеть, забулькать, зафыркать и зашелестеть.
— Это ищейка подошла к кусту и стала в стойку, подняв заднюю ногу, — объяснял один из застольцев, и все полегли, как камыш под ветром, от смеха.
Снова выпрямился Фируза, снова свистнула свирель, а потом тихо зашелестела и наконец затявкала на манер гончей, преследующей зайца.
— Нашла!
— Подняла, ей-богу, подняла!
— Ну, давай теперь, Фируза, не выпускай серого!
Свирель тявкала все чаще, все громче, потом вдруг громыхнула раз, другой, будто раскатились выстрелы, и сразу оборвала свой рассказ, умолкла.
— Попал!
— Уложил!
— Молодец, Фируза!
Свирельщику сунули в руку чайный стакан, полный вина.
— Пей на здоровье! Заслужил!
Когда тамада начал со стаканом в руке новую здравицу, Шакрия, улучив минуту, подозвал к себе Фируза.
— Где
— Уехали с напареульской машиной.
— А ты почему от них отстал?
— Вот эти сцапали меня и не отпустили, — Фируза показал глазами на стол, за которым только что сидел.
— Сам виноват. Что ты таскаешь повсюду свою сопелку?
— Каждый должен носить с собой орудие своего ремесла.
— Я тебе покажу ремесло! Ну-ка, скорей смывайся отсюда и жди меня за рощей, на дороге. Знаешь ведь — без тебя нам будет трудно выиграть. Нам тоже пора подниматься, ребята, — повернулся он к остальным. — Выходите во двор и ждите меня, а я пойду рассчитаюсь с «хозяевами».
Шота, который уже успел прийти в превосходное настроение, поднялся с места и заставил встать Дата.
Лексо стало жалко оставшегося на донышке бутылки «восьмого номера»; он вернулся к столу, высосал прямо из горлышка все до капли и пустился догонять товарищей.
Отставшие члены чалиспирской футбольной команды сошли с машины у станционной развилки и свернули в проулок возле курдгелаурского сельмага.
Лексо подъехал к складу «Заготзерно», развернул машину и остановился.
Два часа дожидались очереди на сдачу зерна чалиспирцы. Наконец настал их черед.
Каково же было удивление Шота, когда оказалось, что привезенная ими пшеница весит на шестьдесят три кило меньше, чем записано в накладной.
— А мы высыпали в кузов тот последний мешок пшеницы? — спросил он, изумленно вытянув шею.
— Высыпали, а как же! — отозвался Дата.
— Конечно, высыпали, — подтвердил и Лексо.
— Так где ж этот мешок зерна? По дороге, кажется, ничего не теряли…
— Нет, брат, после аварии мне сделали новый кузов — из него ни единого зернышка не вывалится! — заявил Лексо.
— Куда же делись шестьдесят три кило пшеницы? Никто нас не обвешивал: ни Лео, ни этот, — Шота показал на складского весовщика.
Лексо и Дата в недоумении пожали плечами.
4
Дядя Нико взял с блюда желтый в черную крапинку абрикос, разнял его на две половинки, бросил косточку в пустую тарелку, а мякоть отправил в рот. Потом поднял взгляд на сидевшего перед ним.
— Вот что я тебе скажу, сынок: кто доброму совету не верит, тому далеко ездить нельзя. Помнишь, говорил я тебе-не суй руку волку в пасть! А ты меня не послушал и вместо того, чтобы поискать броду, сунулся прямо в стремя. Покойный мой отец, когда я, бывало, рассержу его и кинусь бежать, кричал мне вслед: все равно не уйдешь далеко — притянет тебя назад мой хлебный ларь! Так и ты — куда хотел убежать? Кошке путь — до саманника. Пять лет ты был в бегах, и никто о тебе слыхом не слыхивал. Вот только из газет узнал я про эту историю с лавровым листом…