Кабахи
Шрифт:
— Не провалится и не пропадет — разве все это не в ваших руках, Соломонич? Я буду работать как вол, я сделаю невозможное. Если потребуете, ночь от дня отличать не буду, верблюжью ношу на себя взвалю… Только не губите меня, Соломонич, дайте мне занять это место!
Раздосадованный такой настойчивостью, секретарь райкома нахмурился.
— Я сказал — и кончено. Для этой работы нужно, кстати, и образование, а ты еще только на второй курс перешел. И неизвестно даже, как перешел, — сдал все предметы на самом деле или иначе устроился. Я ведь тебя
Варден схватил свою шляпу, перевернул и поставил ее тульей вверх, затем тульей вниз. После этого вытащил из кармана серый клетчатый платок и вытер себе лоб, а затем почему-то и кожаную ленту внутри шляпы.
— Неужели вы думаете, что он будет работать лучше меня, Соломонич?
— Конечно. А тебя повысят в должности тогда, когда ты станешь зрелым человеком и наберешься опыта. Когда научишься по-настоящему работать и ценить свою работу.
Варден с трудом проглотил слюну.
— Значит, отказываете, Соломонич?
— Как, ты только сейчас узнал мое мнение? Ведь уж вторую неделю ходишь вокруг меня, клянчишь без устали!.. Да, между прочим, изволь, пожалуйста, вовремя являться каждое утро в инструкторскую, наравне со всеми. Не злоупотребляй моим уважением к человеку, который принимает в тебе участие. И не думай, что ты можешь тут побрыкивать по своей воле. Это работа, ответственная работа, а не увеселительное заведение. — Он помолчал немного и закончил с оттенком брезгливости в голосе: — До меня тут дошли еще кое-какие, совсем нехорошие сведения о тебе. Смотри, будь поосторожней!
Варден встал, надел шляпу, потом, поколебавшись, снова снял ее.
Секретарь райкома подумал, что обычаям гостеприимства не следует изменять даже и с таким гостем, как Варден, и достал из маленького изящного шкафчика бутылку коньяку.
— Как говорится, гость от бога. Выпьем по стаканчику?
Варден, не глядя на него, засунул в карман платок, который все еще держал в руке.
— Спасибо, Соломонич, благодарю за ласку.
Он надел слегка дрожащей рукой шляпу и вышел.
3
Бригадир еле протиснулся с толстым своим животом между столбами садовой калитки и окликнул полольщика:
— Здравствуй, Ефрем.
— Здравствуй, Тедо! Где это ты был? Каким ветром тебя сюда занесло?
Бригадир направился к персиковому деревцу у изгороди и присел на увядшую от зноя траву.
— Да вот, пошел поглядеть на ручей. С тех пор как Миха уволился, воды как будто стало поменьше. Габруа говорит, Муртаз кому хочет, тому и дает воду без очереди. Сам будто бы видал.
— Засуха! — коротко отозвался Ефрем, воткнул мотыгу в разрыхленную почву и присыпал землей, чтобы отсыревшая рукоятка не высохла на солнце и не расшаталась.
— Перекапываешь? А что Сабеда сказала? — спросил Тедо, подвигаясь, чтобы дать Ефрему место под деревом.
— А что ей говорить? Начальство мне эту землю прирезало, кто станет Сабеду спрашивать?
— А жалко ее, беднягу. Что у нее есть, кроме этого виноградника?
— Были излишки — вот и отобрали.
— Это само собой — если у кого есть излишки, надо отбирать. Только что ж тебе такие чахлые лозы достались? Есть хоть на них виноград?
— Кое-где есть.
Бригадир снял шапку, вытер потный лоб и прислонился спиной к изгороди из сухих виноградных сучьев.
— Хитер Нико! И Сабеду уязвил в самое сердце, и тебя задобрил.
Ефрем силился понять, куда он клонит.
— Разве он не мог бы найти для тебя где-нибудь полоску получше? — продолжал Тедо. — Но ведь Нико чем дальше, тем больше все только своим родичам гребет, никого, кроме них, за людей не считает. Всех Баламцарашвили обогатил, добром засыпал. Где только не увидишь хороший виноградник, спроси, кто хозяин, — окажется или двоюродный брат Нико, или свояк, или шурин… А зайди в контору, посмотри списки, многие ли из них вырабатывают обязательный минимум? Навряд ли — да и что удивительного, небось едва управляются с приусадебными участками. Куда им еще в колхозе трудиться? А тебе Нико швырнул как милостыню эти одичалые три ряда…
— Ничего не поделаешь, — покорно склонил голову Ефрем. — Он в деревне хозяин, как он мне прикажет, так я и должен осла привязать.
На лице Тедо, испещренном веснушками, как яйцо перепела, заиграла неприятная усмешка.
— Хозяин! — тихо, как бы про себя, проговорил он и взглянул в глаза Ефрему. — А ведь, когда председателем был я, ты имел в личном пользовании виноградник получше.
— Ну имел, а вот объединились и забрали его, включили в общественные земли.
— Хороший был виноградник, оттого и включили. Разве Нико не мог обойти стороной твой участок? Стоило ему захотеть…
— Почем я знаю, мог или не мог, а вот забрали.
— А теперь у тебя один клочок здесь, другой там — вот и разрывайся между ними.
— Так уж мне досталось — в разных местах. Что поделаешь!
— Сколько ты с этой несчастной полоски возьмешь? — не унимался бывший председатель. — Не прокормит она тебя! Ты хоть посуду мастеришь потихоньку?
Ефрем бросил на бригадира подозрительный взгляд.
— Какое там… Разве Нико даст кому своевольничать?
— А при мне, помнишь, тебе даже дрова для обжига привозили на колхозных буйволах.
— Недаром же мы с тобой кумовья?
— А однажды я одолжил тебе мою собственную лошадь с телегой.
— Так ведь и я не оставался в долгу — треть-то ты забирал!
Бригадир замолчал, привалился лохматой головой к забору и лениво обмахнул шапочкой лицо.
Из виноградника веяло зноем, сладковатый дух незрелого винограда, смешанный с запахом перекопанной сухой земли, бил в ноздри. Легкая тень стлалась по земле от чуть пожелтелых по краям резных листьев, прикрывающих совсем еще зеленые мелкозернистые кисти. Обжигали проникшие сквозь просветы в листве солнечные лучи. Раскаленный воздух дрожал и переливался над. обрезанными верхушками виноградных кустов.