Кабахи
Шрифт:
Варлам ударил кулаком в лоб зловредного чудака, отравившего ему все удовольствие, получил в ответ мощный удар в ребра и со стоном растянулся у самой воды.
Серго сунул ключ от машины в карман и нагнулся за булыжником.
Но Шавлего, от которого не ускользнуло это движение, одним прыжком перенесся на отмель, подскочил к нему и ударил ногой, прежде чем он успел распрямиться. Серго скользнул ничком по мокрому прибрежному илу и провел на нем носом, как плугом, четкую борозду. А Шавлего еще раз швырнул Валериана в воду, схватил вскочившего
Тем временем парень, лежавший поперек запруды, пришел в себя, схватил валявшуюся рядом лопату и бросился к дерущимся. Но тут Закро, который сидел до тех пор неподвижно, как бы не замечая того, что происходило рядом, неторопливо поднялся, преградил ему путь и сказал спокойно:
— Брось лопату.
Разъяренный парень рванулся вперед, оскалив по-волчьи зубы:
— Пусти, а то первого тебя тресну!
— Положи лопату, говорю.
Парень, выкатив глаза, с искаженным лицом замахнулся на него:
— Прочь с дороги, так твою мать!..
Закро схватился за рукоятку занесенной лопаты, молниеносной внутренней подножкой подкосил парня и послал его навзничь на землю.
Лопата, выпавшая из рук драчуна, звякнула о камни.
Закро вернулся на место и сел на большой валун с прежним безучастным видом.
Шавлего повернул Серго к себе, посмотрел ему в лицо тяжелым взглядом и сказал грубо:
— Когда овчарки грызутся, шавкам лучше держаться подальше.
Снова Серго полетел в ил, а Шавлего ударил ногой по ведру с рыбой.
Перевернувшись в воздухе, ведро шлепнулось в воду, и спасшиеся рыбешки серебряной стайкой понеслись вниз, подхваченные течением.
Шавлего перешагнул через распахнувшуюся в воде вершу и приостановился на миг перед борцом, сидевшим с опущенной головой.
— Спасибо тебе, Закро. Авось когда-нибудь сквитаемся.
Глава девятая
1
Неугомонным, неукротимым был от века весь горский род Бучукури.
В семнадцатом веке под дождем их стрел спасался бегством в теснине Акушо надменный князь Зураб Эристави. А столетие с лишком спустя под ударами их клинков «давитперули» разлетались на куски в Аспиндзском бою кривые турецкие ятаганы.
С древних пор было приставлено к горлу Тбилиси острие меча ислама, и на кровавом пиру Крцанисской битвы семеро братьев Бучукури пали, пронзенные хорасанской сталью, пали, завещав оставшемуся дома младшему брату отомстить за их кровь, стяжать славу, истребляя неверных.
Багатер вырос и повесил на стене высокой башни двенадцать десниц, отрубленных у сраженных им «басурманов». Двенадцать раз, встретясь один на один с врагом, он решил судьбу боя саблей и только однажды прибегнул к ружью.
Только однажды — и горько
Коварен был Гамахела Мисураули: наденет кистинскую чоху, отправится в Митхо, в самое сердце Кистети, и каждого встречного посылает с отсеченной рукой в ту страну, откуда нет возврата. А на обратном пути спрячет чужеземную одежду среди скал Ардосского ущелья и вернется к своим соплеменникам в обычной, хевсурской рубахе с крестами.
И сохнут отрубленные десницы под солнцем, плывущим над зубчатыми скалистыми кряжами.
Однажды, возвращаясь из своего «похода», Гамахела забыл сменить одежду и появился на склоне горы Ликоки как был, в кистинской чохе.
Изумился дерзости захожего кистина Багатер и в ярости схватился за ружье.
Смешался с шумом Арагви грохот кремневки-джазаира, а Гамахела Мисураули уснул навеки в чирдилской земле.
С тех пор стали кровниками два хевсурских рода.
Багатер не был трусом, но решил не подставлять грудь под пулю мстителя и, покинув хевсурские горы, пошел искать убежище в Кахети, в Сабуэ.
Одно время он занимался охотой и оборонял край от разбойничьих лезгинских шаек, а порой и сам переваливал через неприступные кручи Кадори, спускался по Хуфскому ущелью и добирался до самого аула Хитрахо. И тогда дидойцы, чьи табуны паслись на эйлагах, недосчитывались какого-нибудь отборного скакуна…
Однажды Багатер встретил на охоте князя Джорджадзе — и спас его от когтей барса. С этого времени он поселился в джорджадзевских владениях, в Сабуэ.
Благодарный князь выдал за него замуж свою служанку, пожаловал ему однодневную запашку каменистой земли на берегу Инцобы и провозгласил в дарственной грамоте проклятие «всякому сыну человеческому, кто дерзнет оспаривать этот дар у владельца или у его потомков во веки веков».
С тех пор много воды утекло в Инцобе — шли дожди и сменялись снегом.
Завывали ветры — и дремала нива в кротком весеннем тепле.
Кусалась стужа — и в летний зной испекались яйца на солнцепеке…
И вот однажды внук князя Джорджадзе потребовал у внука Багатера, Хирчлы, чтобы тот либо продал ему, либо обменял на трех меринов своего солового жеребца. А получив твердый отказ: «Добрый конь не для обмена и не на продажу», послал к нему управителя за арендной платой.
Дедовской кремневкой, нацеленной из-за каменной ограды, встретил посланца Хирчла — и моурав, подъехавший легкой рысью, ускакал восвояси галопом.
Джорджадзе рассвирепел. Выбрав время, когда Хирчлы не было дома, он ворвался во дворец к хевсуру, изнасиловал его жену и увел солового жеребца.
Женщина не вынесла позора и утопилась в Инцобе.
Долго копил горечь в душе Хирчла, но однажды ночью она излилась кровавым потоком. Хевсур зарезал князя на террасе его собственного дворца, похитил своего коня и поджег конюшню и хозяйственные строения. А потом подхватил своего маленького сына Годердзи, посадил его перед собой на седло и исчез — больше его в Сабуэ не видали.