Каббала

Уэйт Артур

Прежде чем привести, пусть в самом кратком виде, содержание трактата Эш ха-Мецареф, следует заметить, что нормальному исследователю он может показаться не более чем курьезным памятником причудливых переплетений двух криптосимволических систем. Позднейший редактор характеризует его как «убедительный, хотя и мало что объясняющий» и добавляет, что описанные в нем алхимические процессы излагаются «так, что осуществить их неофиту не под силу, но даже если он все же попытается приступить к делу, то на первой же стадии обнаружит, что не хватает чего-то существенно важного». Надо сказать, что это приложимо ко всей алхимической литературе, так что об этом не стоило бы и говорить, а Эш ха-Мецареф несет в себе все непреодолимые сложности чисто герметических книг, еще и усугубленные гематрией и соотнесением металлов с системой сфирот.

Трактат и строится преимущественно на таких соответствиях, и именно в этом смысле говорится, что тайны алхимических трансмутаций «не отличаются от высших тайн Каббалы». Сфирот материального мира идентичны архетипическим сфирот высших миров; таковы же они и в царстве минералов. Алхимический корень металлов соответствует Кетер; все металлы берут начало там, подобно тому как другие сфирот эманируют из Короны. Корень металлов сокрыт, как и сама Корона. Свинец

соотносится с Хохмой, исходящей непосредственно из Кетер, как Сатурн из корня металлов. Олово занимает место Бины, серебро – Хесед, и эти три суть белые по своей природе металлы. Из красных золото соответствует Гвуре, железо – Тиферет, а гермафродитная медь – Нецах и Ход. Ртуть относится к Йесод, а «истинное лекарство металлов – к Малкут». Распределения порой носят несколько условный характер и связаны с курьезной интерпретацией пассажей из Писания. Вместе с тем писатель добавляет: «Ежели кто разместит эти вещи в другом порядке, у меня он благосклонности не вызовет, поскольку любая система стремится к истине». В подтверждение своих слов он приводит другую атрибуцию: «Три Высших» – а именно: Кетер, Хохма и Бина – суть три источника вещей металлических». «Тяжелая вода – то есть Меркурий – это Кетер, Соль Хохма, а Сера Бина». Сии суть Три Начала алхимика. Таково определение, говорится в трактате, «по причинам известным». Хесед, Гвура и Тиферет соответствуют, как и раньше, Серебру, Золоту и Железу; Нецах – Олову, Ход – Меди, Йесод – Свинцу, а Малкут – «Металлическая Женщина», «Луна Мудрых» и «Поле, куда засеваются семена сокрытых минералов, то есть Золотая Вода». Атрибуция в любом случае имеет тайный смысл, который «ни одному языку не дозволено произносить». Из этого, по-видимому, следует, что поверхностные объяснения, предлагаемые в первом и втором случае, не следует понимать буквально, как то, скажем, что серебро соотносится с Хесед «по причине своей белизны, что отличает Милость и Сострадание/Милосердие». Камея, или Магические Квадраты планет, приводится применительно к каждому из семи металлов, однако в печатных публикациях не всегда верно.

Гений работы сполна проявляет себя в третьей главе, где видение Даниила – зверь с десятью рогами – интерпретируется алхимически при помощи гематрии⁴⁰.

III. Тайны любви

За единственным исключением Абрахама Когена Ириры, последовательная череда каббалистических писателей, творчество которых мы рассмотрели в этом обзоре, никогда не опускались до простого, понятного языка. К этому исключению мы можем теперь причислить рабби Иегуду, сына Ицха-ка Абарбанеля, более известного под именем Лев Еврей. Его включение в очерк о дальнейшем развитии каббалистических идей оправдывается желанием показать на примере, как далеко могли зайти в иные времена последователи Каббалы. Лев, говоря относительно, более ранний по времени, хотя я и поместил его после многих более поздних деятелей Каббалы по той причине, что он связан с Зогаром достаточно условно и, судя по всему, в глаза его не видел. Родился он в королевстве Кастилия где-то в начале второй половины XV столетия, и есть сведения, что он порвал с еврейством и перешел в христианство. Вместе с тем есть два момента, в силу которых он попадает в наше поле зрения; во-первых, на него очень часто ссылаются современные эзотерики, и уже только это дает основание включить его в исследование, в котором признается устойчивый интерес оккультистов к Каббале; во-вторых, его диалоги о любви были популярнее всех действительно существующих или выдуманных каббалистических трактатов. По сложившемуся мнению, они были написаны в Италии, во всяком случае вышли на итальянском языке в Риме в 1535 г. Переизданы в Венеции в 1541 г. Затем были переведены на латинский Сарразином и изданы, по Вольфу, в Вене. Эта версия, сразу привлекшая внимание изысканностью языка, была включена Писториусом в его знаменитые Artis Cabalisticae Scriptores (Basle, 1587). Дважды их переводили на испанский, первая версия, по которой я знакомился с ними, принадлежит Хуану Коста и сделана в 1584 г. Наконец, было еще три французских перевода, а именно Понтиуса де Тиярда, 1580; сеньора дю Парк Шамперуа; и Александра Вейля, 1670.

Хотя писал Абарбанель на итальянском, сам он был родом из Португалии, но отец отправил его в Испанию, а оттуда в Италию после эдикта Фердинанда и Изабеллы. Это произошло в 1492 г. Сначала он нашел пристанище в Неаполе, где поступил на королевскую службу; но король умер, и владения его перешли в руки Карла VIII, вследствие чего «испанский еврей» вновь вынужден был пуститься в странствия. По одним свидетельствам, он перебрался на Сицилию, оттуда на Корфу и Поннилес и наконец осел в Генуе, где еще долго жил в почете и там занимался врачебной практикой. Что касается действительной или притворной перемены религиозных взглядов, то и здесь немало путаницы. Баснаж говорит, что по натуре он был человеком мягким и тесно общался с христианами, но яростно бичевал их в своих писаниях, особенно священников и папу⁴¹. И напротив, Писториус отзывается о нем как о выкресте, то есть обращенном еврее⁴². О нем очень благосклонно отзывается в своей библиографии Бартолоччи, знавший его лично⁴³.

Интерес к Льву Еврею мог быть только мистического рода, и, вероятно, исключительно на этом основании Писториус включил его в свой амбициозный проект издания выдающихся каббалистических трактатов. Но даже при этом трудно понять, как такой текст мог занять место в ряду памятников тайной традиции в Израиле. Напрасно будем мы надеяться найти там основоположные доктрины еврейской теософии, как запечатлены они в Зогаре; вместо них перед нами изящный сентиментализм, свойственный итальянской литературе этой эпохи; в чем-то «Диалоги» напоминают Боккалини, чем-то декламационные латинские экзерсисы Палингениуса. Словарь и структура «Диалогов», если таковая имеется, полностью пронизаны классической мифологией; аллюзии, примеры и образный строй отсылают к греческим и латинским поэтам; философский авторитет если не Аристотель, то Платон; на протяжении всех трехсот страниц инфолио, которые текст занимает в книге Писториуса, лишь однажды встречается прямая ссылка на Каббалу, да и то это как бы мимоходом оброненное замечание об обновлении миров, что лишь доказывает, что автор неправильно понял термин «восстановление» из Книги Сокрытия. Помимо этого в произведении нет даже намека на еврейскую мысль и ее влияние; нет ничего, что бы наводило на мысль, что это еврейский писатель, если не считать доказательством

от противного полное отсутствие христианских аллюзий. Если текст и напоминает что-то вне belles lettres Италии XVI в., то это некоторые суфийские поэты в переложении для венецианских светских дам во дни дожей. И здесь, собственно, и коренится причина столь шумного успеха. Вместе с тем его язык не только изящен и демонстрирует показную образованность, как того требовало время, сам поэт не только чуток к чувствительности в духе времени, в основном достаточно поверхностно выраженной, как правило, на уровне чистых сантиментов, текст его не только полон тонкостями любовных страстей, и поэт излагает их со всей безупречностью, умело вкрапляя отдельные непристойности или двусмыслицы, но к концу своего произведения он поднимается до подлинных высот в изложении предмета. Один из французских переводчиков счел необходимым снабдить текст словарем наиболее трудных слов, но на самом деле никаких трудных слов нет, и словарь Льва Еврея сама простота, и сегодня многие пассажи из «Диалогов» могут доставить истинное удовольствие читателю, от упрека в расхожей сентиментальности его можно снисходительно избавить, предположив, что это всего лишь не очень глубокая аллегория. Филон и София «Диалогов» самими своими именами адепту оккультных наук намекают на некий трансцендентализм, и критики не раз высказывали мысль, что трактат ab initio* затрагивает исключительно тему любви к Богу. И действительно, в этом произведении во всех вещах раскрывается активность, влияние и сила страсти автора, и другой секрет его популярности в теплокровном мире юга в том, что, сколько бы ни возводилась любовь в «Диалогах» на трансцендентный уровень, она всегда носит откровенно сексуальный характер, как и Зогаре. И философия этой любви – философия наслаждения и счастья. Наслаждение в соединении с возлюбленной, а благо и красота описаны в словах, напоминающих светлую метафизику Николая Кузанского и благословенную жизнь Фихте.

Любовь понимается в целом как животворный дух, проницающий весь мир, и как связующие узы, объединяющие всю вселенную. В более узком смысле совершенная любовь мужчины и женщины определяется как устремление любящего к любимой к этой цели – дабы возлюбленная претворилась в любящего. Когда такая любовь достигает равенства любящих, тогда она описывается как обращение одного существа в другое. Ниже этой человеческой любви в ее апофеозе есть не только любовь в животном мире, но и в вещах неодушевленных, в гипотетической первоматерии, в стихиях и в небесных телах, которые притягиваются друг к другу и движутся в регулярном порядке силою гармонии и притяжения во взаимном влечении.

Такова форма и дух произведения, а в остальном – хотя я и упрощаю – эта Книга Любви и ее Тайн переходит к более глубоким вещам, когда присутствует знание Бога, в плане языка и образов, в сексуальном аспекте, которому придается трансцендентное значение. Бог любим пропорционально Богопознанию, а поскольку Он полностью человеком не может быть познан, как и вся Его мудрость непостижима для рода человеческого, Он не может быть любим, как того заслуживает, ибо такое возвышенное чувство превосходит силу нашей воли. Следовательно, ум должен довольствоваться знанием Бога в меру своих возможностей, а не в Его Величии. Богопознание и любовь к Нему необходимы для блаженства, ибо Он Истинный Проводник Разума, с Которым совпадает счастье, оно же не обнаруживается в познании всех вещей, а только в Нем Одном, Он же есть смысл всего сущего. Это счастье заключается не в акте Богопознания, что ведет к любви, и не в любви, которая следует за Богопознанием, но в соитии глубочайшего и единого Божественного Знания, ибо это суверенное совершенство тварного разума, заключительный акт и счастливый конец, в коем он обретает себя скорее обоженным, чем человеческим. Но такое счастье в виде слияния с Богом не может долго длиться в нашей земной жизни, потому что здесь наш ум скован хрупким материальным телом. Остается добавить, что Лев Еврей, подобно Раймонду Луллию, трактует самодостаточность Божественной Природы на основании того, что любовь, возлюбленный и возлюбленная суть одно в Боге; что только Бог есть цель всей любви во вселенной; и что Его любовь к Своим созданиям и есть то, что возбуждает желание блага для них и для Себя. Можно подумать, что этот мистический смысл содержится не столько в этих умозрениях, сколько в сне о любви, любовном созерцании, в чеканке образа возлюбленной в мысли любящего и в страстном устремлении к этому состоянию. В других терминах и в другом контексте можно было бы сказать, что все это неотъемлемо от самой сути высочайшей мистики. Она то здесь, то там, словно дверь, приоткрывающаяся в Бесконечное; но есть подозрение, что если нечто подобное зародилось у Абарбанеля в голове, то это не зародилось у него в душе.

IV. Малая каббалистическая литература

Итак, мы завершаем наш очерк о главных произведениях Каббалы, достойных нашего интереса; но мы далеко не исчерпали этим корпус каббалистической литературы, созданный до и после Зогара. Он был классифицирован в хронологическом порядке, хотя порой и некритически в специальном списке у Бартолоччи в самом начале его обширного труда, и у кого есть желание глубже войти в этот предмет, тот убедится, как трудно в нем разобраться применительно к нашему исследованию, да они и выпадают из поля нашего интереса. Стоит, однако, упомянуть еще некоторые имена, в известной степени типичные для побочной каббалистической литературы.

Когда Зогар всходил над историческим горизонтом в эпоху Альфонсо X, в Толедо жил рабби Меви, сын Теодора, Князя Левитов Бургоса. Хотя и будучи каббалистом и светочем Каббалы, он противостоял Нахманиду, что доказывает, что даже в сравнительно ранний период не существовало единогласия в среде ученых-теософов и голосов традиции относительно традиции и теософии. Его книга озаглавлена «Перед и Позади»: это название должно было показать, что он подходит к Каббале со всех точек зрения⁴⁴.

Бок о бок с философской Каббалой всегда существовала подозрительная практическая ее сторона, Ars Kabbalistica.

Среди ее приверженцев можно упомянуть рабби Хамая из Аррагоны, который не лучше и не хуже других адептов этой части Каббалы. Деятельность его приходится на начало XV в. Одним из его практических секретов было различение пола неродившегося младенца путем перестановки супружеской кровати в направлении с севера на юг: это был своеобразный знак Богопочитания, ведь Всевышний, по каббалистическим понятиям, располагался между Востоком и Западом, и Он не благоволил якобы к тем, кто осуществляет супружеские отношения в таком же направлении. Считалось, что подобная предусмотрительность не могла остаться без вознаграждения и зачатый ребенок должен был быть мужского пола⁴⁵.