Каена
Шрифт:
А потом Тони заметил, что её грудь всё ещё вздымалась. И она смотрела широко распахнутыми глазами куда-то в небеса, но всё же не неподвижно - а один раз даже немного сдвинулась, только не дальше, а ближе к Роларэну.
– Создатель, - прошептал он ошеломлённо, поминая неизвестное божество.
– Неужели эльфа на самом деле невозможно убить?
– Не в человеческом мире, - Шэрра привстала на локтях. Держалась она теперь уже лучше, чем прежде - сила вернулась, и даже шрама не было на руке. Роларэн сказал, что Каене не следует знать о том, что она способна
Например, что-то вроде того, что мать его дочери не должна иметь на себе ни единого клейма. Это звучало абсурдно, конечно, но Шэрра в последнее время относительно Рэна была готова поверить во всё, что угодно, потому что большинство сумасшествий тот час же становились редкостной гнилизны правдой. Она уже и не сопротивлялась тому, что таилось глубоко в нём, там, куда не добраться ни единому живому человеку. Или эльфу.
Просто бесполезно.
Порой Шэрра диву давалась, как его сумела полюбить Каена, этого мужчину, полностью сконцентрировавшегося на любви к мёртвому уже существу. Но она никак не могла добиться даже ответа о том, как именно умерла его дочь. Она порой даже думала, что на самом деле всё значительно хуже, чем она может себе представить.
О, нет, впрочем. Самый странный, противоестественный, отвратительный вариант его любви она уже давно возродила в своих мыслях. Она уже представила себе то, что, пожалуй, не имела права никакого представлять, давно уже сопоставила с фактами, а потом заставила себя отпихнуть в сторону эту самую фантазию, как что-то глупое.
Рэн не мог. И мир этот не имел никакого права востребовать от неё родить что-то подобное. Может быть, Шэрра и оказалась в этой головоломке по собственной воле, но в ней ещё остались капли здравого смысла. Она ведь совершенно его не любила, правда? Не настолько, по крайней мере, чтобы...
Нет. Она возвращала своё. И чем бы это своё не оказалось под конец, она, так или иначе, всё равно его вернёт. Даже если ради этого придётся однажды перевернуть мир с ног на голову.
И вот это-то как раз Шэрра осознавала куда более ясно, чем имела на самом деле на это право.
– Ты должны была умереть от этого яда, - покачал головой Тони, отступая от неё на шаг, когда Шэрра заставила себя встать на ноги. Роларэн пробормотал что-то сквозь тяжёлое, густое сновидение, и она посмотрела на кулон, всё ещё не спрятанный за воротник рубашки, не прикрытый ни тканью, ни иллюзией.
Она помнила, как холод металла - что это, серебро?
– сжигал кожу, как он оставлял болезненные следы, хуже даже, чем от излишних, глупых поцелуев с его стороны. Но он не целовал её бессмысленно. Он оставлял, впрочем, на её коже клейма, те, на которые больше никто не осмелится. Он тоже не испытывал к ней ничего, кроме желания вернуть всё, как было - и Шэрра этому желанию на удивление быстро подчинялась, так покорно, так послушно и до того странно, что аж сама давалась диву. По крайней мере, какое только право она имела подобным образом распоряжаться собой, давать себе шанс?
Откуда в ней было столько жажды вернуть
Она не хотела задавать себе этот вопрос, потому что могла придумать только один ответ.
Она возвращала своё. Потому что это не принадлежало той, что украла его много лет назад, когда не было на свете женщины, которую Роларэн вынужден был дождаться. Шэрра никогда не ставила себя на место замены - теперь она чувствовала себя хозяйкой того, что у неё украли.
– Вечные не умирают от яда эльфийских палиц, - отозвалась Шэрра.
– Потому что они Вечные.
– А ты - Вечная?
Она молчала. Смотрела куда-то в пустоту и даже не задалась вопросом, знал ли он на самом деле, что означала эльфийская вечность. По правде, об этом никто не знал, даже эльфы, и в тот же момент, ведомо было практически всем. Просто люди не представляли, как это, что в границах Златого Леса есть кто-то, кто умрёт, не дожив до своей первой сотни, да что там, первого пятидесятилетия... А кто-то не разменяет и десяти, однако, лет.
– Нет, - наконец-то ответила Шэрра.
– Но за все ваши грехи в человеческом мире вечны все эльфы. А в Златом Лесу я бы, наверное, умерла.
Рэн так не считал. Не было смысла привыкать к боли, если бы яд был смертелен для неё там. Наверное, он полагал, что существует способ спастись или как-нибудь обойти смерть. Или обойти саму процедуру с проклятыми палицами. Она не хотела об этом думать.
Мысли крутились вокруг другого. Ей хотелось вернуться к нему в объятия только потому, что там она чувствовала его своим - едва ли не своей собственностью, - а её отчего-то до ужаса тешила эта поразительная дикость. Шэрра знала, что не имела сейчас на Рэна права, осознавала это до такой степени ясно, что буквально горела отчаянным желанием разорвать все границы уже сегодня. В этот миг.
Разорвут границы они после смерти Каены. Она пообещала себе это мысленно только сейчас, но была намерена сохранить клятву, не нарушить завет до самого конца смертельного путешествия.
Она думала, что будет слабым котёнком, какой-то обыкновенной жертвой в его руках, слезливым ребёнком, что будет пытаться вырваться из его рук и куда-то убежать, но нет. Она чувствовала себя чем-то даже хуже Каены, по крайней мере, уж точно хладнокровнее, в разы злее - она отбирала у прошлого мужчину, она пыталась выцарапать его из рук той, что подарила ему дочь, той, что давно уже была мертва, только ради одного лишь чувства справедливости.
И откуда только этому чувству было в Шэрре взяться? Она до сих пор не могла до конца понять этого, но отрицать всё, что крутилось в голове, стало бессмысленным. И Тони, смотревший на неё этим глупым влюблённым взглядом, бедный Тони, который, рано или поздно, всё равно предаст.
Люди всегда предают. Она знала об этом. Она знала и чувствовала, что дорога на юг, к Златому Лесу, будет для Громадины достаточно долгой.
– Неужели тебе не гадко находиться в его руках?
– прошептал Тони.
– Ведь он обманщик...