Каена
Шрифт:
– Не понимаю.
– Ты не вечен. Ты не поймёшь. И я не пойму, если вечной не стану, - покачала головой она. А потом тихо рассмеялась, осторожно, чтобы только не разбудить Роларэна - потому что он до того устал, что было бы жалко его потревожить. Шэрре не было смешно на самом деле - но она чувствовала, насколько абсурдными оставались речи Тони.
Тони пытался завоевать её доверие, добраться до её сердца. Она не противилась - точнее, делала вид, что не противилась. Но зато отчаянно надеялась на то, что однажды вырвется из этого дивного маленького заточения в клетке его сердца. Она последовала за Роларэном из верности, из желания отдать все долги, а люди так просто себе всё прощали, что страшно
– Скажи, - прошептала она, - любишь ли ты меня, Тони? Ведь любишь. Ты думаешь, что магия моя вдохнула в тебя жизнь. Я тебя не люблю, но всё же. Как бы ты подарил мне счастье, будь я твоя?
Тони задумался на какое-то мгновение. Он молча смотрел на Шэрру и долго-долго подбирал слова, но не мог отыскать нужные в собственном сердце.
– Я, - начал наконец-то он, - спрятал бы тебя в прекрасной крепости далеко-далеко от всего мира. Чтобы ни один злодей не смел бы к тебе прикоснуться, чтобы никто не разрушил твоего - нашего, - счастья. Чтобы невзгоды обходили тебя стороной. Я бы окружил тебя самыми могучими армиями на свете, не дал бы никому-никому добраться до моего сокровища. Ты была бы для меня алмазом, моим сапфиром, моим бриллиантом! Я завоевал бы во твоё имя все страны, чтобы только никто не смел выступить против нас, я бы...
– Ты бы закрыл меня, - оборвала она, - как птицу в клетке. Ты бы оторвал у меня крылья, чтобы я не смогла летать, а тогда отворил золотую дверцу - но дальше золотой комнаты я бы тоже никуда не ушла. Что за мужичество! Чтобы никто не смотрел на твою женщину, никто не смел до неё добраться, чтобы никто не коснулся! Ты не смеешь привязать меня к себе любовью, потому что знаешь, что я тебя не полюблю. Ты раб своих мыслей, Тони! Он взял меня за руку и предложил умереть не за него, не за себя, не за месть, а за что-то, чего на самом деле даже не существует. И его я не люблю. Но я согласилась. И пошла бы с ним на самый край света. Мне не нужна крепость - я эльф, Тони, я способна сражаться. Ты бил меня, ты мечтал разрушить и разорвать меня в маленькие клочья там, на той арене, когда он, не зная, за меня вступился. Он может быть каким угодно, но он ценит и свободу, и родительство. И вряд ли существует нормальная эльфийка, которая согласилась бы от этого отступиться. Только если у неё нет ещё одного такого, конечно. И я понимаю, почему он последний из Вечных. Было бы замечательно, если б остальные были похожи на него, но они давно уже слишком люди, чтобы сравниться с Роларэном.
– Ты всё же его любишь.
– Нет, - резко ответила Шэрра.
– Не люблю. Я голодна, Тони, сколько можно повторять тебе это?
Он взялся за костёр. Шэрра стояла молча и смотрела вдаль. Она слышала лес и понимала, что никогда не сможет спеть ему настолько красивую песню, как это сделал Роларэн. Но она могла попытаться хотя бы подышать им, почувствовать силу. Разумеется, на одной только пище из силы никто не пройдёт далеко, разве что истинный Вечный.
Она сотню раз спрашивала Роларэна, как можно узнать, вечен ты или нет. Он молчал. Молчал так старательно, словно это давно уже было тайной за семью печатями, пусть её и кто-то раскрыл. Не ответил ни разу, сколько б она ни просила, и ни единого намёка не сделал, когда она пристально смотрела на него и пыталась вытрясти хотя бы что-то. Хотя бы одно маленькое словечко. Хотя бы несколько знаков, которые не понял бы никто другой.
Он говорил, что даже в человечьем мире, где вечность была у каждого, смог бы отличить Вечного. Не видя даже его дерева, он смотрел в глаза и замечал, как распускаются Златые Листья. Он через глаза человека видел его душу. Видел то, что золотилось посреди их великолепного - в прошлом - леса.
Шэрра спрашивала, что он видел в её глазах, но Роларэн молчал. Ему нравилось молчать с
Сам пожелает - сам расскажет.
Она и не заметила, как умудрилась к ним так близко подобраться весна. Не знала, сколько всего их окружило. Не ведала, сколько в мире было удивительных цветов, которыми она дышала сейчас.
Шэрра закрыла глаза и раскинула руки. Она представила себя очередной пленницей Златого Леса, убегающей от него в страшной погоне за собственную жизнь. Она представляла, как за нею мчался страшный охотник, как пытался уничтожить и разорвать на кусочки, и как его руна жгла её плечо. Она видела, что у него хватало оружия - а самое главное, он сжимал в руках подневолие, он пытался и её заковать в невидимую золотую клетку.
Она заведомо знала, что Рэн найдёт её в этом лесу фантазий, что вытащит оттуда на свет, что не позволит утонуть. Потому - сама спокойно шла с головой под воду и не представляла даже жизни без этого прекрасного ощущения, когда воздуха в груди не хватало, и приходилось жмуриться и отпускать кусочки силы.
Она вновь бежала по Златому Лесу. Она вновь чувствовала каждое мёртвое дерево.
Но у людей деревья были живыми. Они ещё дышали. Они раскрывали ей каждый уголок, каждое великолепное таинство, всё, о чём она только могла попросить. Они шептали ей о том, как на самом деле всё происходило на свете. Она срывала тонкие стебельки цветов, она тянулась к ним своими руками и отчаянно надеялась на то, что однажды получит маленький, незабвенный шанс. Она уже его получила.
Цветы! Сколько здесь было цветов! Роларэн говорил, что только Вечный мог спеть песню лесу, которая бы заставила его расцвести, а Шэрра не могла - потому что она и слов-то не знала. Рэн повторял, что слова приходят сами, потому он не может её научить.
Равно как она в неведенье водила пальцами по кошмарному знаку на его плече, знаку, который светил клеймом её собственного имени, так и он в этот вечер мелкими поцелуями осыпал то, что было его - её знак, её маленькая боль, её чернила, расплывающиеся под его губами. Она не была для него отрывком из прошлого, она вернула своё, однозначно вернула.
Вокруг жил мир. Она теперь понимала, почему эльфы покидали Златой Лес, почему отправлялись сюда. Дело было не в вечности, которой их одарили невидимые силы справедливости. Нет, вся беда, вся заковырка в том, что они здесь имели чем дышать. Ничто не сковывало им лёгкие, ничто не ложилось кандалами на плечи, не окутывало страшными цепями грудь.
Тут эльфам полагалось быть живыми. Шэрре нравилось быть живой даже в таком страшном мире, как этот.
Тони застыл у неё за спиной. Он видел невидимые цветы, сковывавшие её руки. Видел, как девушка впитывает в себя всё то, что было в лесу, всё то, что он выпивал из неё, словно родниковую воду. А он мог забить насмерть того паренька на арене, если б не вклинился Мастер! Зачем? Знал ли он, что это Шэрра? Если да, то это не было подвигом. Ради такой, наверное, Тони тоже вмешался бы.
Но он долго ходил со своим зайцем-беляком. Он договорился об условных знаках. Он умел справляться с бедами.
Он уже представил - слишком явственно, - крепость, что будет защищать Шэрру, поэтому не мог отказаться от странного видения - как она в той крепости застынет и будет вечно счастлива.
А Шэрра нынче и не спорила. Она вдыхала лес.
А потом открыла глаза.
Посмотрела на Тони, посмотрела на Роларэна, опять опустилась на меховую шкуру, провела кончиками пальцев по его щеке.