Каин: Антигерой или герой нашего времени?

Замыслов Валерий Александрович

Солдаты гренадерской роты Преображенского полка, у большей части, которых Елизавета крестила детей, выразили ей опасение: невредима ли она будет среди врагов? Елизавета решилась действовать. В 2 часа ночи на 25 ноября 1741 года цесаревна явилась в казармы Преображенского полка и, напомнив, чья она дочь, велела солдатам следовать за собой, воспретив им употреблять в дело оружие, ибо солдаты грозились всех перебить.

Ночью случился переворот, и 25 ноября издан был краткий манифест о вступлении Елизаветы Петровны на престол.

Все ждали новых вестей: а что будет с герцогом Бироном?..

Ровно через два месяца Каин пришел в контору вино-заводчика.

— Благодарю, Савелий Григорьевич. Я в превосходной степени отдохнул на ваших источниках.

Воды действительно имеют живительную силу.

— Да уж наслышаны, Василий Егорович, — с хитрецой посмотрел на «московского купца» Зызыкин. — И воды живительны, и вдовушка, у которой вы изволили остановиться, весьма недурно вас потчевала. Видел намедни в храме. Розовый бутончик! На такую женщину не грех и потратиться. Повезло вам, Василий Егорович.

— Не жалуюсь, Савелий Григорьевич… Договор наш, надеюсь, не затеряли?

— Как можно-с? — Зызыкин достал из железного сейфа бумагу и с почтительной улыбкой взглянул на желанного посетителя. — Не желаете ли продлить на любой угодный для вас срок?

— Покорнейше благодарю, Савелий Григорьевич. Другие дела ждут. Разрываю документ на ваших глазах… Даст Бог, буду здесь следующим летом.

— Заходите. Буду весьма рад.

— Всенепременно, Савелий Григорьевич. Процветания источникам и вашему заводу. Виноградные вина ни в чем не уступают кавказским. А теперь разрешите откланяться.

С этого дня Каин стал нетерпеливо ждать окончания зимы и вскрытия Волги. Волжские просторы манили его все больше и больше. По Волге двинутся тысячи судов, набитых разным товаром. Он, Иван Каин, должен заиметь немеркнущую славу Стеньки Разина.

Давно засевшая в голову мысль, продолжала настойчиво преследовать его, не давая покоя.

Но если бы кто спросил Каина: неужели тебе не осточертели грабежи, то он бы без раздумий ответил:

«Грабежи — не ради грабежей и добычи, а ради удовольствия».

Он не гонялся за деньгами, ибо никогда не мечтал ни о палатах каменных, ни о высоких чинах, кои можно было заиметь даже на воровское богатство.

Его своеобразная натура, крайне редкостная для описываемой эпохи, жаждала только одного — дерзких приключений и громкой славы устрашителя богатых мира сего.

Часть вторая

Похищение Бирона

Глава 1

Песня

Плыли к Ярославлю. Любовались левобережными, низменными далями, охваченными дремучими лесами и гордыми крутоярами правого берега.

Сидел Иван на носу судна в алом кафтане, подпоясанным лазоревым кушаком, и душа его ликовала. Вот оно! Сбылись его давние грезы. Отныне он гулевой атаман поволжских повольников. У него, как и у Стеньки Разина, два есаула. Один — Петр Камчатка, другой — Роман Кувай, верные его сподвижники. А на веслах — остальная вольница, коя увеличилась за счет лихих бурлаков, напросившихся на расшиву [109] .

Народ ушлый, не первый год по Волге ходят; порой и кистеньком могут перелобанить, — тем и пришлись по нраву Каину.

109

Расшива — плоскодонное судно длиной до 25 саж., шириной до 6 саж.; при 11 четвертях осадки судно поднимало до 45 тыс. пудов груза. Спереди судно отличалось острым носом с наклонным штевнем, корма в надводной части ограничивалась транцем (плоским отвесным щитом). На единственной мачте судна поднимались два паруса, нижний — большой и верхний — малый, наз. Балун.

Каждого — лично отбирал, желающих — хоть отбавляй, ибо время стало и вовсе худое. Незадолго до смерти императрица Анна Иоанновна [110] провозгласила наследником престола своего внучатого племянника малолетнего Ивана Антоновича, а регентом при нем Бирона. Русь стонала от невыносимого гнета ненавистного герцога. Крестьяне с трудом находили работу на отхожих промыслах. Нанятым на судно —

считалось хлебным местом.

Место и в самом деле для бурлаков было хлебное, ибо расшива везла, почитай, сорок тысяч пудов кашинского хлеба, как и сулили закупить у местных торговых людей жито «московские купцы».

110

Похоронена Анна Иоанновна в Петропавловском соборе Петербурга.

Иван Каин не только держал слово, но и снимал всякие подозрения со своей ватаги, кои не только пили целебную воду, высматривали богачей, сидели с мерзавчиками по трактирам, но и занимались переговорами на торгу о скупке хлеба.

Расшиву арендовали до Ярославля на одном из причалов Сергиевской пристани, что в четырнадцати верстах от города Кашина. Туда же перевезли на крестьянских подводах закупленный хлеб, там же наняли крючников, грузчиков и бурлаков.

Хлеб решено было сбыть в Ярославле купцу Светешникову, а затем ватага должна перейти на более легкое и быстроходное судно — струг. Именно струг, как хотелось Каину, именно на таком судне и громил купцов Стенька Разин.

А пока Каин сидел на носу расшивы и вглядывался в очертания приближающего города. Из груди его внезапно выплеснулась песня:

Ах ты, наш батюшка, Ярославль-город. Ты хорош, пригож, на горе стоишь, На горе стоишь, на всей красоте, Промежду двух рек, промеж быстрыих, Промежду Волги-реки, промеж Котраски [111] . Протекала тут Волга-матушка, со нагорной да со сторонушки, Пробегала тут река Котраска, Что свеху-то была Волги-матушки. Что плывет-гребет легка лодочка, Хорошо-то была лодка изукрашена У ней нос, корма раззолочена; Что расшита легкая лодочка На двенадцать весел. На корме сидит атаман с ружьем, На носу сидит есаул с багром, По краям лодки добры молодцы, Посреди лодки красна девица, Есаулова родна сестрица, Атаманова полюбовница. Она плачет, что река льется, В возрыданье слово молвила: «Нехорош-то мне сон привиделся: Уж кабы у меня, красной девицы, На правой руке, на мизинчике, Распаялся мой золотой перстень, Выкатился дорогой камень, Расплеталася моя руса коса, Выплеталася лента алая, Лента алая, ярославская; Атаману быть пойману, Есаулу быть повешену, Добрым молодцам — головы рубить, А мне, красной девице, — в темнице быть,

111

Котраска — река Которосль.

Пел Иван, пел протяжно и задушевно, пел собственную песню, хотя были в ней отголоски народной песни и про удалого атамана Стеньку Разина, и про его красну девицу, а вот про недобрый сон сестрицы есаула похожих отголосков уже не было. Пел Каин про девичий сон, и на сердце его вдруг стало так тягостно, что, казалось, душа его зарыдала.

— Иван, очнись… Очнись! — затряс Каина за плечо Камчатка.

— Что? — словно пробуждаясь от жуткого сна, повернулся к есаулу атаман.

— К причалам подступаем. Где вставать будем?