Каин Л. Избранное, расширяемое издание
Шрифт:
В Томске, и в нём похороненным быть.
Чтоб на могильной плите написали:
«Он похоронен в любимом городе».
Всё. И не надо ни дат, ни имён.
Створки
Что за странный трагичный стиль, да
что за «сос» соловьиной трелью —
застрелилась вчера Матильда
из-за глупого ожерелья.
Я в кармане упрятал дулю,
и помог ей пропасть за стразы.
Я ей выдал наган и
и сказал, как стрелять, чтоб — сразу.
А потом, открывая ставни,
чтобы выйти в окно за нею,
осознал вдруг, что мой состав не
долговечен, я каменею,
костенею и целых десять
лет уже не могу остаться
сам с собой, вечно кто-то здесь, и
носит робу из ассигнаций,
ожерелье из фианита
и всё время в упрёк мне ставит
то, что всё ещё не открыты
и не пройдены
ставни.
Мука
Знавал я барышню одну.
С весны знавал и по весну.
Она умела хорошо
Косить большой косой.
И я теперь босой.
Заплечный у меня мешок,
Удобный. Но пустой.
Знавал я барышню, знавал,
Она любила жернова,
И скошенное молотить
Любила, и молоть.
Взахлёб дрова колоть.
Любила смерть носить в груди,
Так укрощая плоть.
Знавал я барышню, она
Любила, будучи пьяна,
Бросать муку, в глаза бросать —
Обидные слова.
И думала — права.
Слезились от муки глаза,
Трещала голова.
Знавал я барышню, и ей
Я посвятил так много дней —
Ужасных дней — и все собрал
В мешок пустой тоски.
Собрал свои куски.
Муки с лица сметать не стал,
Чтоб не забыть муки.
И отправляясь на вокзал,
Себе задумчиво сказал:
«Она измучила меня,
Почти лишила сил.
Был каждый день не мил…
Но мало кто бы смог понять,
Как я её… убил».
Контрастная радость
Вот осень и ливень! Вот осень и ливень!
Вот город промок и закутался в плед!
А мы ещё живы! А мы ещё живы!
Сидим у канала и времени нет!
Мы спорим, зонтами друг-дружку толкаем,
и снова, и снова в канал головой
мы падаем вместе.
что я точно знаю: сегодня — живой!
Сегодня живой! Ветер сносит границы.
Сегодня живой! Крыша явно течет.
Мне снятся потоки, и осень мне снится,
глаза открываю — и вот они, вот!
(А флигель соседней судьбы разорённой
скрывает глаза, пальцы на косяке;
там тесное время в проёме оконном,
и выбита твердь из-под ног, словно скейт;
там сгублено детство и юность убита,
расцвет, увядание — всё там комком;
там загнанный зверь, напряжённо хрипит он.
Я не о тебе говорю.
— А о ком?)
Правильный взгляд
Город весь перевёрнут!
Улица вверх тормашками!
И по облачной чёрной
споро плывём вразмашку мы!
К рюмочной на «Грибанале»
стекаемся ртутной массою!
Улицами сигналят
автомобили безглазые!
В шахматы время раскатано!
Удачная вышла партия!
Снова ты спрятана.
Снова один на карте я.
Смотрит камера слежения
между гранитных курганищ, как
перекрывая движение,
сонно бреду на Аничков.
В брюхе фонарного ада я
выпрыгиваю из свитера,
прыгаю вниз и падаю
в облачный омут Питера.
Улица выше всех.
Прямо с моста и вверх.
Принципиальный мир
В городе солнца, как только погаснет закат,
общее счастье царит, не взирая на вьюгу.
В городе солнца, уютном, как песня сверчка,
каждую зиму красивые любят друг друга.
Если же вдруг им тесны оболочки квартир,
сразу — весна, что приходит всегда очень скоро.
Сладостным, пьяным теплом наполняется мир,
и одаряет потоками щедрыми город.
Чтобы — в движение, чтобы — достроить уют.
В мощных машинах, добравшись до самого края,
люди работают, город себе создают,
каждое лето его горизонт расширяя.
В небо взлетают высотки — вот это размах! —
город прекрасный идёт по безликой планете.
В этих точёных, красивых, просторных домах
каждую осень рождаются страшные дети.
Гро-за
Ах, какой дождище.