Каин. Образы зла
Шрифт:
Чувства перед поджогом: «Мысль о поджоге пришла ко мне внезапно, страстное желание огня с непреодолимым желанием насладиться им становились во мне все сильнее. Однако я вся дрожала от мысли, что там, возможно, могут быть живые люди, я пыталась остановить себя по пути к этому дому. Однако какая-то неведомая сила влекла меня вперед, заставляя совершить этот проступок».
Чувства во время поджога: «Как я вошла в тот дом, я не помню; как я спустилась в подвал и как нашла там керосин, я тоже не помню, однако вскоре там полыхнуло такое пламя, что я в ужасе выскочила из дома».
Душевное состояние после содеянного: «Я не помню, как я вернулась домой, мне неясно и почему я брала в кафе платье Доры, внутренне я была чрезвычайно взволнована,
После того, как она признала свою вину, толковать ее сны стало значительно легче. В следующем сне можно увидеть «рецидивные проблески» вытесненных воспоминаний.
14 ноября: «Я была дома. Напротив нашего дома был большой дом, в котором все выгорело. Снаружи он все еще был красив, но его окна зияли черными дырами. И тут я слышу, как кто-то говорит мне, что этот дом подожгла я и многие его жители сгорели в нем заживо. И вот я иду по нашему саду и вижу, что этот дом снова горит и в нем полно людей, которые пытаются спастись, выскочить из огня. Я видела, что многим людям так и не удалось выбраться из огня, что они все так там и останутся. И тут я снова слышу, как мне говорят, что эти люди, должно быть, сгорят по моей вине. Я вижу, что я снова в своем доме, и тут я просыпаюсь, и голова моя раскалывается».
В это время она гораздо четче, чем раньше, начала излагать свои мысли о значении огня в ее жизни. После одного пожара, случившегося когда ей было двенадцать лет, она впервые задумалась об огне; в семнадцать лет она второй раз видела пожар, при этом впервые ее посетила мысль уже о поджоге: «это то, что сразу нашло отклик в моей душе». В дальнейшем это стремление постоянно усиливалось. Временами она ощущала такой душевный дискомфорт, что это ее пугало, и она задумывалась о причинах этого состояния. «Некое страстно желаемое наслаждение и неописуемая страсть видеть огонь или, еще лучше, его зажечь овладевали мною. Иногда ночью я видела внезапно появившееся пламя, которое так же внезапно и исчезало». Врач, обследовавший ее, обратил внимание на то, что «когда она говорила об огне, ее лицо начинало излучать свет и оно приобретало эротическую окраску».
Клинический диагноз, поставленный Лине был шизофрения. Согласно заключению экспертизы, она признавалась невменяемой и подлежащей госпитализации. После этого обследуемая около четырех лет провела в психиатрической больнице, где в истории ее болезни были отмечены ипохондрия, непристойное поведение, беспричинная ревность и пререкания. А еще в этом заведении записывались сны и мысли пациентки. Следующие записи подтверждают то, как сильно еще терзала ее жажда огня.
«Я испытываю жажду, настоящую жажду огня. Я давно уже это поняла и боролась, как могла, с этой страстью, но вновь я оказалась повержена, вновь жажда огня овладевает мною, лишая покоя. Уже вторую неделю она угнетает меня, я не в духе, недовольна и собой, и миром, в котором живу, часто думаю о том, чтобы свести счеты с жизнью. Может, станет лучше, если я это сделаю? Я несчастна, бывают минуты, когда я люто ненавижу себя за то, что я просто жалкая тварь, жаждущая утолить свою пагубную страсть» (февраль, 1923).
Чуть позже, из одного написанного в то время ее письма видно, что вскоре после помещения ее в психиатрическую больницу она стала сомневаться в том, действительно ли она виновата в пожаре на Акерштрассе. 30 января 1922 года она пишет своему дяде:
«… сомнение, которое с каждым днем все сильнее и сильнее гложет меня здесь, в неволе: а действительно ли я виновата? Из-за него я нахожусь почти что в бреду, постоянно погружена в раздумья, но не могу найти ни малейших воспоминаний, как и где могла я провести те часы, когда вышла из дома в ту ужасную ночь…»
Решением директора медучреждения от 17 мая 1924
Об этой фазе ее жизни Г. Эленбергер пишет следующее:
«После выхода из медучреждения у Лины Вальдман начался мучительный переходный период. Она уже не чувствовала себя „поджигательницей“, под ее прошлым была подведена жирная черта. Но она не могла найти и свой новый правильный образ. Информацией об этом периоде мы почти не располагаем, но знаем, что самым существенным в нем было следующее. Два с половиной года она была вынуждена переходить из одного дома в другой, работая домработницей. И вновь все происходило из-за ее тяжелого характера, из-за ее пререканий с хозяевами. Работа домработницы все сильнее и сильнее вызывала у нее внутреннее отвращение.
И вот однажды произошло чудо, и у нее появился уникальный шанс, «подарок свыше», коренным образом изменить свою судьбу к лучшему. В апреле 1928 года Лина Вальдман приступила к работе домработницей в семье В. С хозяйкой В. она вскоре, как всегда, поругалась, но муж хозяйки, богатый, утонченный и образованный предприниматель, господин В., понял, что Лина не просто домработница. Он заинтересовался этой 35-летней молодой девушкой и взялся помочь ей найти свое, соответствующее ее желаниям и способностям место в жизни. Через несколько месяцев работы и очередного скандала с госпожой В. она эту работу потеряла, зато поступила учащейся в школу медицинских сестер. Там с ней произошли как внешняя, так и внутренняя метаморфозы. Лина получила новую одежду, новое имя и новую душу. Белые халат и косынку медсестры она восприняла с воодушевлением неофита таинственной религии. Новое имя появилось чисто случайно: в этой школе уже была одна Лина, и, чтобы не путаться в повседневном общении, новая ученица получила от своей заведующей имя „сестры Бриджитты“. Это имя сохранилось за ней и после того, как другая Лина закончила их школу. И с этого момента „сестра Бриджитта“ посвящает себя страждущему человечеству. Позже от ее заведующей мы узнали о ней как о „самоотверженной до самопожертвования“ медицинской сестре, хотя порой и отличающейся тяжелым характером.
Как нам известно, „сестра Бриджитта“ закончила полный курс обучения в этой школе, правда, не получила диплом, и еще известно то, что она оставила в школе о себе хорошую память, и поэтому ее после окончания школы приглашали много раз поработать частным образом сестрой по уходу за лежачим больным. Однако то, что происходило с ней в последующие затем годы, сейчас уже восстановить не так просто. Период, начиная с окончания школы и по конец 1933 года, остается для нас практически неизвестным. „Сестра Бриджитта“ работала частной сестрой по уходу за лежачими больными в самых разных местах страны и даже за ее пределами. Заведующая смогла сказать лишь то, что их ученица меняла свои адреса так часто, что она потеряла ее след. Однако позже, в сентябре 1933 года, о ней вновь стало кое-что известно: «сестра Бриджитта» увидела невыносимое ограничение своей свободы в том, что находилась под постоянной опекой, и потребовала ее снятия. Она легла на обследование в частный санаторий с целью пройти независимую судебно-психиатрическую экспертизу.