Каин. Образы зла
Шрифт:
Пример 17. Кататонно-шизофреничный самоубийца (случай взят у П. Рюегсегера из Психиатрической клиники Базельского университета, 1963) [86].
Пациент, 33-летний шизофреник, с предрасположенностью к суициду, квалифицированный рабочий, отец двоих детей. В 1959 году его были вынуждены госпитализировать уже в четвертый раз из-за кататонного шуба и попытки совершить суицид: он проглотил 30 таблеток фаназепама. К суициду его понуждали требовавшие императивным тоном, слышимые им голоса. Шуб сохранялся в течение шести недель. Чтобы он окончательно прекратил попытки совершения самоубийства, через год с ним работали в клинике еще в течение двух месяцев. И в дальнейшем он регулярно появлялся в психиатрической поликлинике для контрольных проверок, находясь,
В «Судьбоанализе», в главе «Выбор смерти как судьба», мы еще в 1944 году упоминали, что «пассивным» видом самоубийств кататоно-шизоформного круга – такого, как в случае 17, – по-видимому, является и «лечь под колеса поезда». Однако мы здесь вправе задать вопрос [93]: а действительно ли этот вид самоубийства является по своей природе «пассивным»? Во-первых, в стремлении к самоубийству здесь надо «себя-положить-на-рельсы» и ждать подхода поезда или же «подойти-и-внезапно-перед-поездом-прыгнуть». Этот способ самоубийства энергетически является гораздо более интенсивным, чем смерть от бытового газа или отравления. Во-вторых, известно, что кататонные больные могут абсолютно неожиданно внезапно напасть, даже на врача. Так, например, на венгерского психиатра, зашедшего домой к своему пациенту, давно наблюдавшемуся у него кататонику, набросился совершенно внезапно, с кухонным ножом его больной и нанес врачу глубокую рану, полоснув его от рта и до уха. В-третьих, неистово мчащийся локомотив – как орудие смерти – несет в себе черт пароксизмальности не меньше, чем когда бросаются с высоты. Это сколько же человеку надо накопить в себе каинитических ярости, ненависти и гнева, чтобы покончить с собой таким образом!
И в самоубийствах проективно-параноидных шизофреников, считающих, что их преследуют, и из отчаяния в стремлении ускользнуть от своих «преследователей» бросающихся с высоты, также можно обнаружить пароксизмально-эпилептиформную суть их поступка.
Пример 18. Проективно-параноидная самоубийца. В 1939 году, по поручению психиатра-аналитика, я должен был протестировать в Будапеште женщину в возрасте около тридцати лет. Психиатр сообщил мне, что к этой женщине применялось медикаментозное лечение, но в отношении ее непрекращающейся депрессии по-прежнему безрезультатное, и теперь он должен был взять ее на психоанализ. Однако до его начала он хотел бы взглянуть на тестовые данные этой пациентки.
Я нашел пациентку в состоянии панического страха. Так как моя задача заключалась лишь в тестировании, анамнез у нее я не брал. Но тестироваться пациентка отказалась, и я попытался как-то ее успокоить. Такую же попытку предпринял и ее муж, объяснив ей, что тестирование является необходимым для проведения назначенной ей психотерапии. Так, благодаря ему, мне и удалось получить от нее профиль однократного тестирования ее тестом Зонди. Я сразу же позвонил психиатру и кратко сообщил ему, что тестированием обнаружены классические черты параноидной кандидатки в самоубийцы, и, обратив его внимание на ту серьезную опасность, которая ей угрожает, посоветовал ему немедленно ее госпитализировать. Однако, занятый обучением студентов, аналитик смог прийти к ней только после окончания занятий. И пришел к ней уже к мертвой – она выбросилась со второго этажа.
Недели через две я узнал от ее супруга, что же скрывалось за этим инцидентом, а именно: в полночь, перед моим визитом, пациентка тайком прокралась в квартиру своей сестры, которая жила в том же доме, только выше этажом, и порезал ножом в лоскуты ее новое бальное платье. Превыше всего на свете она любила (лесбически?) эту сестру и хотела из ревности помешать ей пойти на бал без нее. О своем ночном проступке она никому не сказала. И когда я на следующий день пришел к ним, чтобы ее протестировать, она решила что я детектив, который расследует и уже раскрыл ее преступление. Из-за этой бредовой идеи она и лишила себя жизни.
Хотя в литературе к депрессии и относят самую многочисленную группу тех больных, которые способны совершить самоубийство, отношение между депрессией
Неясность в этом вопросе сводится, по нашему мнению, к следующим двум источникам ошибок: 1. Как в психиатрии, так и в психологии два разных понятия «аффект» и «настроение» многими ошибочно понимаются как тождественные. 2. Не учитывается и то, что множество «депрессий» (расстройств настроения) могут быть и нарушением побуждений или Я. И эти виды расстройств настроения необходимо строго отличать от той самостоятельной эндогенной картины заболевания, которая фигурирует в психиатрии со своим старым именем «Маникально-депрессивный психоз» (Крепелин) или уже озаглавлена уже по-современному «Циклофренией». Чтобы оперировать с однозначно установленными понятиями, мы решились установить следующие их критерии.
1. Аффект представляет собой интенциональные [18] , конкретные и, следовательно, направленные чувственные сигналы соответствующих состояний в жизни побуждений и Я.
2. Настроение – это не направленное, а беспредметное, независимое, изначальное, фундаментальное ощущение своего существования (Хайдеггер, Больнов).
В то время как аффект сигнализирует о состояниях перед, во время и после удовлетворения побуждения или активации Я-функции, настроение же дает знать, «как кому-то сейчас и будет позже», что значит – какое у него самочувствие (Хайдеггер) [94].
18
Направленные на какой-либо предмет, от intention – стремление (лат.). – Прим. пер.
В этом смысле ментальность Каина, с его постоянной готовностью к убийству, является состоянием аффекта. Такие виды аффектов, как гнев и ярость, зависть и ревность, ненависть и месть, сигнализируют личности о тех, угрожающих ей состояниях, в которых она может стать способной убить другую личность или саму себя. Однако завершающий акт осуществления убийства или соответственно самоубийства является актом реализации уже побуждения. Так что шаг за шагом вплоть до прибытия к конечной станции «убийство» или соответственно «самоубийство» психическая составляющая сигнализирует о себе в Я, действуя, таким образом, квазиаффектно. Благодаря этому Я дается последний шанс – возможность остановить процесс. А потому и аффекты при определенных обстоятельствах, благодаря «обратной связи», не лишаются соответствующих защитных функций. Более того, всегда остается Я – инстанция, действующая на основе аффектных сигналов, на которую возлагаются обязанности по защите от претендующих реализовать себя каинитических действий. Но может случаться и так, что более сильный аффект нейтрализует занимающее позицию Я. В этом случае остановить процесс будет уже невозможно.
Настроения – это не аффект, а «самочувствие», которое существенно отличается от психического состояния как такового. «Чисто настроение, – пишет М. Хайдеггер, – изначально открывает человеку на все глаза, но оно соответствующим образом и закрывает их и более нагло, чем тогда, когда они просто не смотрят. А это уже говорит о психическом расстройстве».
Вместе с Брентано, Клагесом и Лершем О.Ф. Больнов утверждает, что настроение беспредметно. Оно «окрашивает все человеческое существование вообще, и Я ощущает его особым образом, непосредственно и без каких-либо подсказок извне» [95]. Исходя из этих абстрактных объяснений, мы приходим к следующим выводам.
Ярость и гнев, зависть и ревность, ненависть и месть всегда направлены на определенный предмет (персону, вещь, событие и т. д.). Поэтому «причинение зла» – это, прежде всего, аффект.
Делать добро, добиваться справедливости – это также аффекты, так как они направлены на то, что необходимо исправить.
Существование же, наоборот, всегда имеет «настроение». И поскольку оно ложится на человека «тяжким бременем», настроение то «подавлено», то «освобождается» от гнета (Хайдеггер) [94].