Каирская трилогия
Шрифт:
— Ты разве не слышишь крик петуха?
Ахмад напряг слух, а затем пробормотал:
— Да, и впрямь кричит петух! Рассвет?
— Да… Но яма не наполнится до самого утра.
— Утра?!
— Самое главное — то, что меня окружили со всех сторон.
Ахмад посмотрел вниз и почувствовал, что они и впрямь со всех сторон заблокированы, а значит, ему тоже отступать некуда. Наполненный мочевой пузырь начал давить на него, словно сами мысли о том, чтобы найти туалет, воспаляли его. Он сказал:
— И меня.
— А как же работа?
Посмотри-ка туда, на ту обезьяну, что стоит и мочится перед лавкой Али-стекольщика!
— Ну а что мы можем сделать?
— Ох…
— Сейчас для меня немного помочиться важнее, чем изгнать всех англичан из
— Изгнание всех англичан из Египта?! Пусть сначала уберутся из Ан-Нахасин.
— О Боже… Смотри… Они продолжают приводить всё новых людей!
Ахмад увидел новую группу людей, которые шли к яме.
66
Ахмад проснулся уже после полудня. Новость о произошедшем с ним событии разнеслась среди родных и друзей, и те пошли к нему домой, чтобы поздравить с благополучным возвращением. Он принялся рассказывать, как было дело, и повторять всю историю на свой лад: несмотря на всю серьёзность ситуации, речь его не была лишена шуток и преувеличений, и даже породила различные толкования. Амина первой услышала эту историю: Ахмад рассказал ей о том, как он ослабел и еле ноги унёс, почти не веря в то, что спасся на самом деле. Она единственная, как оказалось, была искренне поражена его рассказу, и едва он уснул, как она разразилась плачем и принялась взывать с мольбой к Аллаху сберечь её семью милосердием и заботой Своей. Она долго ещё молилась, пока язык не стал отниматься от усталости. Когда Ахмад очутился в кругу своих друзей, в основном самых близких из них, таких как Ибрахим Аль-Фар, Али Абдуррахим и Мухаммад Иффат, ему стало невмоготу от мысли, чтобы обойти вниманием комичную часть всей истории, и он закончил рассказ привычной для него шуткой, словно рассказывал им об одном из своих приключений. Тем временем верхний этаж дома заполнился посетителями. Вся семья собралась на нижнем этаже, за исключением матери, которая вместе с Умм Ханафи была занята приготовлением кофе и других напитков.
Гостиная этого дома снова стала свидетельницей традиционных посиделок Ясина, Фахми, Камаля, Хадиджи и Аиши вместе с матерью. В течение дня к ним добавились ещё Халиль и Ибрахим Шаукаты, однако они поднялись в комнату тестя вскоре после того, как тот проснулся, и трое братьев остались наедине. Грусть, владевшая ими весь день из-за происшествия с отцом, отступила, когда в сердца их вновь вернулась уверенность. Их сердца бились в унисон в порыве братских чувств. Как и в былые дни, на них снова напало веселье. Но всё же уверенность не была столь уж сильной, пока они собственными глазами не увидели отца. Один за другим они подошли к нему, поцеловали его руку и пожелали ему здоровья и долгих лет, затем таким же порядком, словно вымуштрованные солдаты, покинули комнату. Ахмад довольствовался тем, что просто протянул руку каждому по очерёдности: Ясину, Фахми, а затем Камалю, не вымолвив ни слова, но Хадидже и Аише улыбнулся и мягко спросил их о том, как они поживают и чувствуют себя. Обе дочери насладились отцовскими нежными чувствами лишь после замужества, и Камаль с удивлением, смешанным с радостью, заметил это, словно ему самому оказали такую честь. На самом же деле Камаль был самым счастливым из всех на этом собрании промеж братьев и сестёр… Во время этих встреч он испытывал глубочайшее счастье, безмятежность которого могла замутить лишь одна мысль: о том, что оно скоро закончится. Предвестником такого конца всегда был кто-то из обоих мужчин, который спускался к ним — Ибрахим или Халиль — они горделиво входили или зевали, а затем говорили:
— Пришло время расходиться по домам.
То был приказ, которому принято было подчиняться — ни одна из сестёр ни разу не своевольничала и отвечала, например, так:
— Ты иди один, а я приеду завтра!
Но с течением времени их мужья привыкли к необычной связи между обеими сёстрами, капитулировали перед этим «законом» и стали довольствоваться краткими визитами в дом их тестя время от времени. Они были рады и этому, а большее им не требовалось. Несмотря на это, Камаль
— Если вы обе вернётесь к нам, то будет жить здесь, как и раньше!
Мать обрывала его слова и говорила:
— Да сохранит их обеих Господь наш от твоих благих желаний!
Но самое удивительное, с чем столкнулся Камаль, была перемена, внезапно произошедшая с их животами…, а также случайности, сопутствовавшие этой перемене: то их животы вызывали у него страх, как будто обе заболели, то просто выглядели необычными, словно в сказках. Он запоминал всё новые и новые слова, вроде «беременность», «прихоть», и связанные с последним «рвота», «недомогание», «поедание сухих шариков из глины»… Но что же с животом Аиши?… Когда он перестанет расти, ведь он уже стал похож на раздутый бурдюк? Да и с животом Хадиджи — так ему казалось — творилось нечто похожее. Если Аиша, кожа которой была словно слоновая кость, а волосы как золото, наедалась глиняных шариков, то чего же хотелось съесть Хадидже?! Но насчёт Хадиджи его опасения не оправдались: ей ужасно хотелось солений и маринадов. Это даже вызвало у Камаля ряд бесчисленных вопросов, ни один из которых не получил вразумительного ответа!.. Мать сказала Камалю, что в животе Аиши, как и Хадиджи, шевелится маленький ребёнок — зеница ока для каждой из них… Но где же разместился ребёнок, как он там живёт, может ли он слышать и видеть, и что именно, и вообще, как он там оказался, откуда?!.. Но на все эти вопросы никто не потрудился ответить. Он добился только одного, и впрямь достойного ответа — что он узнает об этом от святых угодников, джиннов, заклинателей, амулетов и прочих подобных вещей, которыми изобиловал круг познаний его матери… Вот почему он таким с любопытством пристал к Аише:
— А когда появится ребёнок?
Она весело ответила ему:
— Потерпи, уже недолго осталось ждать.
Ясин тоже задал вопрос:
— Думаю, что ты уже на девятом месяце?
Она ответила ему:
— Да, но мая свекровь настаивает, что я ещё только на восьмом!
Хадиджа горячо возразила:
— Ну, собственно, наша свекровь постоянно настаивает на своём, отличном от нашего, мнении, вот и всё!
Когда члены семьи узнали о спорах, разгоравшихся между Хадиджей и её свекровью, все посмотрели друг на друга и засмеялись.
Аиша сказала:
— Мне бы хотелось предложить вам переехать в наш дом и остаться с нами, пока англичане не уйдут с вашей улицы.
Хадиджа воодушевлённо добавила:
— Да, и правда, почему бы нет?.. Дом у нас большой, и вы будете жить в комфорте. Папа с мамой поселятся у Аиши, так как она живёт на среднем этаже, а вы, братья, будете жить у меня.
Камаль обрадовался такому предложению и подстрекательски произнёс:
— Кто расскажет об этом папе?
Но Фахми, пожав плечами, сказал:
— Вы обе прекрасно знаете, что папа не может на это согласиться.
Хадиджа с сожалением спросила:
— Но он же любит ночные посиделки в кофейне и подвергает себя опасности, бросая вызов солдатам, когда поздно возвращается. Ох уж эти преступники-солдаты! Они вели его в полной темноте и заставили таскать землю! Ох… У меня голова идёт кругом каждый раз, как я представляю это себе.
Аиша сказала:
— Я ждала своей очереди поцеловать его руку, а тем временем рассматривала его сантиметр за сантиметром, чтобы быть уверенной что с ним всё в порядке. У меня так колотилось сердце! А глаза застилали слёзы… Да проклянёт Аллах этих псов и сукиных сынов!
Ясин при этих словах улыбнулся… Он предостерегающим тоном сказал Аише, в то же время подмигивая Камалю:
— Не поноси так этих англичан — ведь у них есть друзья среди нас!
Фахми насмешливо произнёс:
— Возможно, кое-что развеселит папу: тот солдат, что схватил его посреди ночи, есть ни кто иной, как друг нашего Камаля.
Аиша улыбнулась и вопросительно глянула на Камаля:
— Ты по-прежнему их любишь, даже после того, что случилось?
Камаль, лицо которого покраснело от смущения, пролепетал: