Каирская трилогия
Шрифт:
— Ну и воспитание! Но какими бы грубыми ни прозвучали ваши слова, они слетели с этих уст как доказательство. Разве это не любовь, прекрасная госпожа? Самое прекрасное из всех созданий Аллаха на земле?
Вскинув брови, которые показались двумя стрекозами, расправившими крылья, она спросила:
— Верблюжонок мой, кто лучше меня знает, что такое любовь?.. Но я всего-навсего лютнистка. Интересно, а есть ли у любви и другие оттенки?
Заливаясь смехом, он сказал:
— Есть, но это, а также всё, что полагается для свидания — одно и то же.
— Не меньше, и не больше?
— Да, не меньше и не больше.
— А может, это то, что называют
— Да, и телом, и духом это так!
Она засмеялась и сказала:
— Ну что ж, договорились… жди там, где ты сидишь каждый вечер в кофейне. Когда я открою окно, вставай и иди в дом.
Он ждал вечер за вечером, вечер за вечером, пока она выезжала вместе с ансамблем на двуколке или выходила вместе с Зубайдой-певицей, направляясь в Хантур. Однажды вечером в доме вообще не показывалось и признака жизни. Но он ждал, пока у него не заболела голова от долгого смотрения на её окно. Уже было глубоко за полночь, лавки закрылись, а дорога опустела. На Аль-Гурийю опустилась тьма ночная. И тут он обнаружил — как это часто случалось с ним на безлюдной дороге в темноте — странное возбуждение — это вероятно, был зов плоти, который лишь ещё больше растревожил его. Всему есть конец, а значит, и его затянувшемуся ожиданию, которому, казалось, конца и края не будет.
Он бросился к её окну, тонувшему во тьме, скрип которого наполнил его новой надеждой, словно шум мотора давал надежду заблудившемуся на полюсе, что догадывается о том, что среди снега и льда на его поиски отправлена машина. Мелькнула полоска света из-под створки окна, затем появился силуэт лютнистки посреди той полоски, и Ясин немедленно поднялся и покинул кофейню, направляясь на ту сторону дороги прямо к дому певицы, и бесшумно постучал в дверь. Дверь открылась, как будто чья-то рука с той стороны сняла задвижку, и он промелькнул внутрь. Но там он сразу же очутился в кромешной тьме, так как она не указала ему путь к лестнице, и продолжал стоять на месте, чтобы не налететь на что-нибудь и не споткнуться, а затем вместе с каким-то тревожным чувством в голове у него возник такой вопрос: интересно, Зануба пригласила его в дом, не сообщив об этом певице?… И позволяет ли та ей собирать в своём доме любовников? Но он напустил на себя безразличие, ибо никакое сдерживающее начало не могло удержать его от приключения, да и наличия любовника в доме, стены которого сами были плотью и кровью порока, отнюдь не могло вызвать последствий, которых стоило опасаться.
Он прервал ход своих мыслей, как только перед глазами у него мелькнул бледный огонёк, шедший откуда-то сверху. Затем огонёк начал раскачиваться и мелькать по стенам, которые постепенно становились всё более отчётливыми, и он наконец, увидел, что находится на расстоянии вытянутой руки от первой ступени на лестнице, что шла справа от него. Он тут же увидел Занубу, которая шла к нему, держа в руках фонарь, и пошёл в её сторону, опьянённый страстью. Он поднимался, нежно опираясь на её руку в знак благодарности, пока она не засмеялась лёгким смехом, внушившим ему, что она ничего не опасается, и хитро спросила:
— И долго ты ждал?
Он тронул свои бакенбарды и жалобно произнёс:
— Пока волосы мои не поседели. Да простит тебя Аллах. — Затем тихо спросил. — А госпожа здесь?
Она в шутку передразнила его интонацию и сказала:
— Да… Она уединилась с одним близким другом…
— А она не рассердится, если узнает, что я здесь в такой час?
Она обернулась и равнодушно пожала плечами и поднялась по лестнице
— А есть ли более подходящее время для присутствия в доме любовника, вроде тебя?
— Значит, ничего плохого в том, что мы встречаемся в её доме, нет?
Она встряхнула головой сценическим жестом и сказала:
— А может, наоборот, плохо то, что мы не встречаемся здесь?!..
— Да здравствует госпожа…, да здравствует…!
Горделивым тоном она продолжила:
— Я не только музыкантша-лютнистка, но и дочь её сестры, и ей для меня ничего не жалко… Проходи же…
Когда они дошли до коридора, откуда-то изнутри дома до них долетело нежное пение в сопровождении лютни и бубна. Ясин внимательно прислушался, а затем спросил:
— Так это уединение или праздник?
Зануба прошептала ему на ухо:
— И уединение, и праздник. Всё вместе. Любовник госпожи — любитель пения и музыки, и не в состоянии провести хотя бы один час без песен, игры на лютне и бубне, рюмки и веселья… Иди за мной…
Она направилась к двери, открыла её и вошла в комнату, а он — за нею следом. Светильник она поставила на консоль, а затем встала перед зеркалом и кинула на своё лицо изучающий взгляд. Ясин постарался забыть про Зубайду и её весёлого любовника, и вперился ненасытными глазами в её аппетитное тело, впервые представшее его взору уже без всякого покрывала. Он сосредоточенно и внимательно рассматривал её, долго и с наслаждением переводя глаза сверху вниз и снизу вверх. Но не успел он осуществить и одного из десятков своих намерений, которые боролись в его груди, как Зануба, словно продолжая начатый ею рассказ, сказала:
— Этот человек не знает себе равных в любезности и весельях. А уж говорить про его щедрость можно и до завтрашнего дня… Вот какой бывает любовь, не иначе…
От него не скрылось, что она имела в виду, когда говорила про «щедрость» любовника певицы, и хотя с того самого момента, как он отдался во власть новой страсти, на него были наложены непомерные «налоги», и лишь её нежные взгляды, что казались ему просто банальными, докучали ему, и потому, подталкиваемый инстинктом самозащиты, он только и смог, что сказать:
— Ну, может быть, он очень богат!
Словно используя свой особый приём, она ответила:
— Богатство — это одно, а щедрость — это другое… Так много скупых среди богачей…
И тут он спросил, но скорее не из интереса, а из желания нарушить молчание, и выдать своё недовольство:
— Интересно, и кто же этот щедрый господин?
Покрутив рычажок светильника, чтобы поднять фитиль, она сказала:
— Он из нашего квартала, и ты наверняка слышал о нём… Господин Ахмад Абд Аль-Джавад…
— Кто?!..
Она в удивлении обернулась к нему, недоумевая, что могло так ужаснуть его, и резко выпрямилась, выпучив глаза, и осуждающим тоном спросила:
— Что это с тобой?
Имя, что она только что произнесла, ударило его, словно молотком, обрушившим на его темя всю свою тяжесть. От неведомого ужаса у него вырвался этот вопрос-крик, и какой-то момент он пребывал в полной прострации, не понимая, что происходит вокруг него. Затем увидел перед собой лицо Занубы, которая с удивлением и порицанием глядела на него, и испугался, что может выдать себя, сосредоточив всю свою волю на том, чтобы выглядеть, как ни в чём ни бывало, и прибегнул к игре, дабы замаскировать свой страх. Ударив одной рукой о другую, будто не веря тому, что она сказала о том человеке, которого он считал образцом порядочности, он удивлённо пробормотал: