Как белый теплоход от пристани
Шрифт:
Семейный триллер. Продолжение
"Тот летний вечер был прекрасен! Он был подобен тем, которые обволакивают тебя ароматом шампанского, бессовестно пьянят душу и всё делают просто и легко, и запрещает тебе вспоминать, что всё на самом деле гораздо сложнее. В такие вечера хочется сделать что-нибудь, какую-нибудь глупость – назначить, например, свидание незнакомке. В такие вечера сами собой всплывают в голове картинки о дерзновениях юности, о романтических переживаниях
После работы ему совсем не хотелось домой – напротив, настроение располагало к променаду. Он неторопливо двинулся по любимому проспекту, и свежий ветер с реки ласково трепал его за волосы, а солнце на золотистых куполах улыбалось всеми лучами, от души желая ему приятной прогулки.
По пути он купил мороженое в стаканчике из вафли, медленно, с предвкушением его развернул и потом не кусал, а только слизывал его освежающую сладость. Когда проспект закончился бликами на спокойных и сильных глянцевых волнах, от стаканчика осталось лишь несколько сливочных капель на пальцах. Он хотел почувствовать себя ребёнком, которому мама запрещает облизывать грязные руки, но точно так же, как его фланирующий шаг упёрся в гранитный парапет, упёрлись мысли в семейные проблемы.
Он понимал, что чувства изменились. Любовь к жене если и оставалась ещё в сердце, то лишь как осколок стекла в сердце Кая из сказки о Снежной Королеве. Ситуация назрела, и пришла пора радикальных, хирургических действий мер, но – как? Как до этого дошло? Как он, такой влюбчивый и необязательный, сумел однажды полюбить так, что, казалось, и жизни не хватит, чтобы в этой любви изъясниться? Тогда, стоя перед работником загса, Он не лгал – Он действительно чувствовал в себе силы на борьбу до самого гроба. А теперь… Она по-прежнему старалась быть для него самой лучшей, но его силы, как видно, уже были не те…"
12 марта, среда
Читаю Раневскую, как псих влюблённый – то есть, неотрывно. Почему, когда она говорит, что "Анна Каренина" в балете это пошлость, с ней большинство согласится, а остальные хотя бы задумаются, но когда я то же самое вслух произнесу, то большинство покрутит у виска пальцем, а остальные бросят небрежно: "Самый умный?" Авторитет – вот в чём дело. Вес мнения, которого у меня недостаток. И на рупора эпохи я не претендую, и на голос поколения едва ли сгожусь. Но молча тоже не могу смотреть на то, как образ бандита стал романтичным и культивируется киношной индустрией среди нестойкой психики подростков под видом Героя Нашего Времени (да не потревожу я прах Михаила Юрьевича8).
Печально, что, велением современной реформы языка, "кофе" вдруг сделался среднего рода, а эмансипация довела женщин до мужского.
Прискорбно, что бутылка пива стала для девушек таким же атрибутом прогулки, как некогда для барышень зонтик.
Раздражает, что мерилом успеха выступает количество пройденных, продавленных голов.
Немыслимо, что в наши дни вдруг снова возможна купля-продажа людей.
Коробит, что ходьба по набережной превратилась в эквилибристику между соплями, мочой и блевотиной.
Дамская сумочка, этот всего лишь элемент туалета, стоимостью в годовой доход учительской семьи кажется мне
Пять детских жизней, спасённых операцией по пересадке косного мозга, эквивалентны стоимости часов с золотым браслетом. Без комментариев.
И, конечно, меня удручает, что обвинение человека в бесчестии не воспринимается теперь как оскорбление. Не будоражит подлеца, не рождает в нём пусть и ложное, но стремление восстановить честь имени в окружении, подающим ему руку.
Фаина Георгиевна, прошу Вас, давайте ещё погуляем немного!..
Семейный триллер. Продолжение
"Он спустился к реке и сел на скамейку. За спиной клокотал беззаботный туристов. Лёгкий ветер обдавал прохладой его плечи и грудь, а невесёлые мысли разогревали голову кровью.
"Но я не знаю, что делать, – отвечал Он на этот назойливый шёпот в голове. – Куда мне – направо или налево? Надо решаться, а я не могу. Но и болтаться на прямой, как на ниточке, не могу тоже. Надо либо уходить, либо оставаться. Уходить? А как же она? Она ведь ничем этого не заслужила. Она меня всё ещё любит, хоть и тяжело любить безответно. Слова ей какие говорил, сколько всего обещал. А времени сколько потрачено, нервов и сил! Она же верила мне. Руку давала – верила мне!.. Уйду – и буду последним мерзавцем. В общем-то, я мерзавец и есть, это правда, но не хочу, чтобы она об этом знала.
Но если остаться – что тогда? Улыбаться и выдавливать раз в день нежное-рвотное "люблю"? Отравить жизнь терпением, превратить её в раздоры, дождаться ненависти, а потом наговорить друг другу проклятий за бесплодность лучших лет и разбежаться с мокрыми лицами и камнями в сердцах? Не знаю, как она, а я так с этим камнем прямо к речке и прибегу. Утоплюсь к чертям да и покончу с этим…"
Он разгорячился и моментами даже походил на безумца. Он вышагивал туда-сюда, резал ладонями воздух, тискал себя за волосы, рвал узел галстука, закатывая глаза, будто от удушья совестью. В итоге, упал на скамейку, снял ботинки и бессильно отложил решение проблемы на "как-нибудь потом". Полежал, вытер липкие пальцы о доску, сгрыз ногти, затем поднялся, неаккуратно обулся, сломав на ботинке задник, встал, развернулся и побрёл домой, расталкивая плечами прохожих. Вечер был безнадёжно испорчен…"
15 марта, суббота (вечер)
Отчасти с перепугу, отчасти из любопытства взял да и перечитал всё вышенаписанное, топором невырубаемое. И что же я увидел? Казалось бы, сформировавшийся человек: юность от меня уже на расстоянии трёх загнанных коней, вот-вот и молодость потянется за стремянной – так почему же я до сих пор настолько малоопытен и наивен? Удивительно просто.
Например, сейчас, ознакомившись с содержанием дневника, сделал открытие: поспешишь – себя устрашишь. Потому что записывать за собой, анализировать всю ту хрень, которая лезет в горячую голову, и подводить итоги можно только, когда она остынет. Иначе в памяти записок я останусь как непроходимый, безнадёжный сноб. Звучит неутешительно…