Как белый теплоход от пристани
Шрифт:
Чертовка знала, где меня искать. Поэтому сразу пошла по дешёвым кабакам. Есть на Китай-городе одно заведенье, где стеллажи уставлены книгами. Предполагается, что чужой водкой и чужими мыслями из борзописного ширпотреба здесь следует упиваться одновременно. Мы с Женькой любили здесь бывать, хоть при этом тусклом и затабаченном свете так и не смогли прочесть ни строчки.
Позавчера мне не пилось. Мой стакан упал, и у меня даже ничего не ёкнуло, когда пиво бросилось на свободу через его стеклянные стены. Харатьян нашла меня, когда я сидел за столом и мутно смотрел, как хмель утекает, точно годы молодые,
– Ну что – много прочёл?
– Неа, – помотал я головой.
– А что так?
– Если я начну интересоваться тем, что пишут идиоты, у меня не останется времени на мысли умных людей.13
– Жаль. А то я вот тоже зашла книжонку полистать. На ночь.
– Романчик с неприличным названьем?14
Эта ассоциация мне показалась смешной, и Харатьян увидела в ней знак для несдержанных действий.
– Мой неприличный романчик – это ты, Самородский, – сказала она, и провокация искрой пробежала по её зачернённым ресницам.
Я приоткрыл было рот для внеочередной сальности, на которые так горазд, но в самый последний момент вспомнил, что нахожусь на пути к исправлению.
– Забудь, обо мне, уважаемый читатель, – уныло буркнул я, – из меня все страницы теперь вырваны.
– А я, может быть, юный книголюб! – намекнула она. – Я проглажу тебя горячим утюжком и вклею на места все твои недостающие листочки.
Тут она взяла меня за руку, вывела под свет уличного фонаря и, преломлённая в талии, выставила передо мной своё аппетитное бесстыдство, как бы вопрошая:
– Ну, что скажешь?
– Ты, как масленичные посиделки.
– В смысле?
– Столько же теста, жареного на масле.
– Ты что, Самородский – дурак?
Её реснички задрожали, подбородочек затрясся, каблучки начали оступаться и проваливаться в щели брусчатки. Ну, что мне оставалось делать? К тому же она была так красива…
– Я у тебя первый, конечно? – подмигнул я, когда мы снова вышли под свет московских фонарей.
– Ну, – чирикнула она, намотав бронзовый локон на указательный пальчик, – если не считать предыдущих, то – первый.
Она закусила губку, словно призналась, что ей было со мной хорошо, порхнула ресницами и сгинула в тумане предрассветного утра.
Я же остался стоять на китай-городском пустыре, растворяясь в ультрамариновых парах своего сексуального экспромта. Повернулся лицом к витрине, где, как в зеркале, без всякой лести отразилась моя изломанная беспутством фигура, и подумал: "Наверно, она так передо мной извинилась. За весь тот священный позор, которому прилюдно меня много раз подвергала. А я, стало быть, её извинил. И что ж теперь? Друзья?.."
Надо проникнуть к ней в гримёрную в чёрном плаще и выяснить этот вопрос.
Семейный триллер. Продолжение
"Ах, как Она была соблазнительна в отблеске этих свечей! Тени от ресниц ложились на щёчки глубоко и ровно, глаза укрупнились и потемнели и стали похожи на две океанские впадины с несметными сокровищами
Он потянул носом и выдавил из себя:
– Ты прекрасно…
Она подалась к нему, чтобы лучше расслышать, и Он, словно испугавшись ответственности за то, что собирался сказать, закончил:
– Готовишь.
– Спасибо, любимый, – откинулась она обратно, – это всё для тебя. Разреши, я за тобой поухаживаю.
Она распределила по тарелкам самые красивые куски, а Он налил в бокалы вино и ласково в пространство произнёс:
– За тебя.
– За нас, – подхватила Она, протягивая бокал для соприкосновенья. Он сделал вид, что не заметил этого движения и выпил свою порцию без промедления, залпом.
– Я люблю тебя, – проговорила Она и в свою очередь опустошила бокал.
– Я тоже, – отозвался Он, не уточнив, однако, кого именно.
С первой же вилки Он признался:
– Очень вкусно. И необычно. Почему ты раньше никогда так меня не кормила?
– Раньше ты не давал мне для этого повода, – попыталась пошутить Она. Шутка показалась несмешной. Во всяком случае Он над ней не посмеялся. И даже бровью не повёл, будто не понял, о чём речь.
Спустя полтарелки и два бокала волнение испарилось, уступив место самоуверенной расслабленности. Отрывочные фразы преобразовались в добрую беседу, не отвлекавшуюся более на тосты. Прошло ещё немного времени, и из собеседника Он превратился в пассивного слушателя. Она всё лепетала и лепетала что-то про любовь, про радости семейного бытия, когда у супругов всё хорошо, а Он её не слушал. Он смотрел на волосы, лицо, плечи, руки, пальцы, заглядывал в декольте и любовался, потягивая вино. Вскоре её черты поплыли. Он всматривался в них, напрягая уставшие глаза, и от напряжения потерял связь с реальностью – он увидел в них Бонни…"
14 апреля, понедельник
Прекрасным апрельским днём старые друзья-приятели наконец-то высвободились из пут городской холостяцкой жизни и собрались вместе. Четвертью века проверенную компанию составили нордический красавец и циник журналист Толоконников, южнославянский "томагавк войны" Максим, пухленький сибирский боровичок Андрейка и я, ведущий эти неказистые строки.
Очередной провал Андрейкой кандидатского минимума, ясное дело, не мог не послужить поводом для мальчишника, хотя друг друга мы убедили, что собрались просто посмотреть футбол. И пообщаться.