Как белый теплоход от пристани
Шрифт:
Это значит, что в жизни настала пора что-то менять. Кардинально и срочно. И начать лучше с главного, а главное в наше время – это работа. Думаю, что не особо от этого потеряю, поскольку, во-первых, работа и без того, как правило, самая переменная величина в системе социальных уравнений; а во-вторых, если там остаться, то можно уже сейчас писать о себе некролог, ибо до самого конца ничего не изменится: то же болото, те же хором орущие жабы, та же вонь и зараза, тот же погибельный субстрат государственной службы. Наглотавшись тины, реагирую на неё спазмами желудков. Сказать, что уже тошнит от неё – не сказать ничего. Выворачивает.
Это всё, конечно,
Творческая реализация – это больная тема, о ней распространюсь немного позже, выслушав ещё пару рецензентов. Морально как-то помогает держаться эпистолярная дрожь, а материально – журнальные заказы. Разумеется, этого мало, чтобы планировать жизнь, но – баста!
Всё!
Менять работу!
Уходить, уносить себя, спасаться бегством!
Решение принято – и завтра же я без оглядок вступаю в пору его осуществления. Впрочем, если б это было так просто…
Семейный триллер. Продолжение
"Конечно, потрясение от улыбки незнакомой девушки бесследно для него не прошло. Домой идти теперь совсем расхотелось, и Он поменял направление на кинотеатр. Где-то на окраине городских достопримечательностей давали ретроспективу фильмов с участием Греты Гарбо. Посетителей в зале было не много – и Он расположился на том месте, на каком захотел, безо всяких стеснений, смутив школьников, пришедших сюда целоваться.
События на экране его занимали мало. С гораздо большим увлечением Он отдавался мыслям о той девушке, одной улыбкой подарившей ему все богатства влюбленного. Почему-то Он назвал её Бонни.
"Бонни… А как она сверкала! Как росинка на лепестке ландыша в лучах рассветного солнца. Эта улыбка, боже мой, Бонни… Она прожгла мне сердце, уничтожив в нём сорняки бессмысленных лет и бесцельного отчаяния жизни!"
Когда фильм кончился, уже была ночь. Он вышел из кинотеатра, вдохнул грудью прохладный воздух, закинул пиджак на плечо и с мечтательным взглядом в пространство двинулся к жене, на ночёвку. Наступили выходные, и торопиться спать было не к чему. Он шёл медленно, слегка покачиваясь и озираясь на звёзды, и благодарил жизнь за такие вечера, как этот, когда эти самые звёзды становятся непостижимо яркими даже в пелене городского смога. Ведь, если подумать, что такого – девушка всего лишь улыбнулась, а как изменилось настроение!
Мысли быстро сменялись, перетекая одна в другую, как лужи под гирляндами весенних сосулек. Не сказать, чтобы все они были о Бонни – скорее о чём-то общем, ностальгическом и перспективном одновременно, выскользнувшем на язык поэтической фразой:
– Я зажег бы на небе звезду, было б это кому-нибудь нужно…"
30 марта, воскресенье
Молчание
Наверное, мне необходимо кому-то оказаться нужным. Кому-то, кто появился в этом мире неслучайно. Потому-то я и спросил Ируську:
– Как, по-твоему, воспринимала бы меня Фаина Георгиевна, если б мы с ней познакомились?
Нет на земле человека, которого я любил бы нежней, чем Ируську. Моя любовь к ней настолько окосмичена, что без инсинуаций и намёков будет жить, пока во мне теплится то, что называется душой. Если и на самом деле у человека несколько жизней, то нынешняя – это моя предпоследняя, а во всех предыдущих я был Ирке любящим братом.
Крепко сбитая и стремительная, что пингвинчик в стихии воды, она, как и я, имеет в генеалогии благородные польские корни. А также несправедливую фамилию Самусько, против которой бесплодно сопротивляется вся её величественная и претензионная натура.
С безупречным чувством вкуса во всём, к чему так или иначе прилежат её жизненные интересы, она мудра и не по годам рассудительна. Иронична, честна и откровенна. Если кто-то в её присутствии "зв'oнит" или "красив'eе" – того она открыто презирает. Поцелованная богом всюду, где может целовать только бог, она ещё задолго до сознательного возраста определилась со способом реализации себя, избрав путь театральной актрисы. Сейчас учится на втором курсе. Единогласно признана одной из лучших студенток в трагикомедийном амплуа.
И вот это Творение четырёх элементов на мой вопрос, не смутясь, ответило:
– Она влюбилась бы в тебя, Самородский.
– Ты шутишь? – спросил я, страхуясь от её особого чувства юмора.
– Абсолютно, – опровергла Ира, помотав головой.
Тогда я подумал: "А в самом деле! К чёрту бы всех этих подхалимов, лицемеров, вампирюг с красивыми ногами, приспособленцев разных мастей, если б моей обожательницей стала не кто-нибудь, а Фаина Раневская, чьей неземной любовью в свои времена были обласканы Качалов, Станиславский, Ахматова, Вульф, Михоэлс, Тренев, Певцов, после спектаклей с которым она, потрясённая, рыдала и не могла уняться даже в гримёрной". Встать, пусть и гипотетически, в один перечень с этими людьми – и можно умирать спокойно…
Мы ещё поговорили с Ирой немного, настраиваясь на священнодействие, и уселись смотреть чудом добытую запись спектакля "Дальше – тишина", снятым на сцене Театра имени Моссовета аж в 78-м году.
Какого бы каскада эмоций мы ни ожидали, актёрские работы застали нас врасплох. Раневская – величайшая. Парадоксальная. Всю вторую половину спектакля Ира заливалась тихими слезами сострадания, глядя на те огромные глаза умной коровы – глаза с трагедией жизни, утаить которую едва ли возможно даже под светом софитов.
Мы смотрели "Дальше – тишина", не проронив ни звука. И всё, что в тот вечер было между нами дальше – тишина. Потому, что молчание бывает не только от пустоты, но и от крайнего переполнения.
Апрель, 2003
1 апреля, вторник
С радостным, трепещущим от возбуждения сердцем посвящаю этот вечер записи одного очень конкретного факта из последних событий: я вступил в контакт с иноземным существом! С существом, не по-человечески складным, не по-человечески терпеливым и чутким – с лошадью. Более того, с женщиной среди лошадей – с кобылой, что, как и в случае с людьми, только преумножает сложность характера.