Как бы волшебная сказка
Шрифт:
– Это вы так их назвали, не я. Я ни разу не назвала их этим словом. И они не были бы рады такому названию.
– Но они – это те, кого мы обычно называем фейри?
– Они, конечно же, никогда не употребляли это слово по отношению к себе, да и не поняли бы его. Во всяком случае, оно намекает на что-то, чем они точно не являются. Вы, Питер и некоторые другие употребляли это слово, и я не поправляла вас, потому что не вижу смысла спорить.
– Но эти люди живут в другом измерении?
– Что это значит? Что такое другое измерение? Звучит как научная фантастика.
– Тогда – в другом месте.
– О, конечно же в другом месте, да.
– Могла бы
– Нет.
– Почему?
– Туда можно попасть только в определенные периоды в году, насколько я поняла. И только в определенное время дня в те особые числа. Как сейчас. Сейчас сумерки. Они называют их дверной петлей дня.
– Можешь назвать те даты?
– Некоторые могу. Я в этом не большой специалист. У них есть ученые мужи, которые разбираются во всех этих сложностях. Но я помню, мне рассказывали, что равноденствие и солнцестояние – подходящие даты, но только луна должна быть в правильной фазе, и все такое.
– И все такое?
– Я же говорю, я не до конца все поняла. Но чтобы приходить и уходить, нужна большая точность.
– Но если мы отправимся вместе в сумерках в день летнего солнцестояния, можешь привести меня туда?
– Думаю, смогу. То есть я верю, что это возможно. Я не на сто процентов уверена в дороге, но, побывав там однажды, думаю, что, может, и сумела бы. Но я не пойду, потому что не хочу застрять там еще на шесть месяцев. Или, как оказалось, на двадцать лет. Раз в жизни уже более чем достаточно для любого.
– Вполне. Это место. Ты описывала мне его, озеро и прочее. Но когда ты вернулась, ты что-нибудь принесла с собой, что-нибудь на память, какую-нибудь вещицу, что угодно?
– Нет.
– Вообще ничего?
– Я пыталась украсть их таблицы, чтобы принести с собой. Как они их иллюстрируют – это невероятно, безумно красиво. Они высоко ценят искусство и музыку. Но меня поймали, и пришлось все оставить там.
– Какая жалость.
– Да. Если б вы разок взглянули хоть на одну из их иллюстрированных таблиц, то мгновенно поверили бы мне. Таких красок вы никогда не видали.
– Вот как!
– Вы умный человек и думаете, что много знаете. Но в этом отношении вы ребенок по сравнению с тем, сколько знают они. Я – ребенок; вы – ребенок. Их таблицы, карты – у них весь мир нанесен на карты, невероятно подробно, можно разложить их перед собой, они на телячьей коже и размером с газету, и, словно сквозь лупу смотришь, увидеть все: эту улицу, этот дом, мой дом, все в разноцветных деталях, нарисованных от руки, дух захватывает. И не только карты! У них есть глобусы с таким же эффектом увеличения. Они висят в воздухе, и думаешь: наверняка они подвешены на тоненьких проволочках, но нет, просто плавают в воздухе, таковы их феноменальные познания в физике, и не только глобусы, у них есть модели планет, вращающихся на своих орбитах, и звезд в полете, заходишь в эту комнату, и кажется, будто идешь среди этих светящихся орбит и видишь всю Вселенную, висящую вокруг, можно провести рукой и обнаружить наверху то, что держит все, – это вроде такого вечного двигателя, неподвластного силе тяготения, модель Солнечной системы, кажется, что она сделана из латуни и механических рычагов, а на самом деле – это сфера, сотканная из паутины, но в ней пульсирует свет, мне пытались что-то объяснить, но все было настолько выше моего понимания, просто мозг взрывался, а карты – не как географические карты в школе, они отображали пределы неведомых мест, древние руины и леса, новые земли, но также и моменты рождения, сексуального пробуждения, смерти,
– Хочешь воды, Тара?
– Я прекрасно себя чувствую.
Андервуд кивнул. Подождал, когда Тара переведет дыхание и успокоится.
– Значит, ничего из того мира не прихватила. Ничего, что можно было бы изучить.
– К сожалению, прихватила. Правда, сомневаюсь, что вам удалось бы это изучить.
– Почему ты так говоришь?
Тара посмотрела в окно:
– Попробуйте глянуть туда, не делая резких движений. Там, за деревом через дорогу, видите человека?
Андервуд чуть повернул голову:
– Да, вижу его. В тени.
– Он пришел за мной сюда. Я изо всех сил стараюсь не замечать его. Если бы вы поговорили с ним, он подтвердил бы мою историю. Засвидетельствовал бы, что я говорю правду. Но вы никогда его не поймаете.
– Он один из них?
– Да.
– Что он делает здесь?
– Я вам говорила: преследует меня. Выслеживает.
– Полиции сообщала?
– Ха!
– И что он хочет?
– Меня.
– Тара, давай просто предположим, что я выйду поговорить с этим человеком. Просто предположим, что я спрошу, что он тут делает. Думаю, он ответит, что ждет автобус. Видишь ли, всего в нескольких ярдах от места, где он сейчас стоит, находится автобусная остановка. Предположим, он скажет, что ждет автобус. А если я назову твое имя и спрошу о тебе и он ответит, что не знает тебя, признаешь, что заблуждаешься и совсем не знаешь его?
– Ну так давайте.
– Это не ответ.
– Признала бы. Так давайте выходите.
– Я вовсе не собираюсь подходить к нему, Тара.
– И не подошли бы. Не смогли.
30
Никто не любит фею, когда ей стукнет сорок.
Была почти полночь, когда Зои вернулась из «Белой лошади». Она нарушила обещание прийти точно в одиннадцать. Питер предупреждал ее ясно и недвусмысленно. Она должна быть дома к одиннадцати, а это значило не в одиннадцать уйти из «Белой лошади» и не быть в это время в дороге, а находиться дома, переступить порог в момент, когда часы покажут одиннадцать. Причем часы на камине в гостиной, а не чьи-то, не наручные, в телефоне, песочные, солнечные или любые другие, хронометры или инструменты для измерения времени, здесь или в известной вселенной любого вида.
А она явилась почти на пятьдесят минут позже.
Ричи сказал Женевьеве, которая передала это Питеру, что «Белая лошадь» – мерзкий наркопритон. Но Зои объяснила, что заведение закрыли и открыли снова с другими управляющими и что там проводятся молодежные вечера без алкоголя, за чем строго следит обученная охрана.
Питер воспринял ее слова скептически. Если нет ни наркоты, ни алкоголя, зачем тогда уважающие себя подростки там собираются? С таким же успехом они могли бы пойти в церковь, заметил он.
– Ради музыки, – возразила Зои. – Музыку послушать.
– Ну конечно! – съязвил Питер.
Поднятая бровь Женевьевы не позволила ему дальше распространяться на эту тему, да он и не нуждался в напоминании, что за веселой музыкой в церковь не ходят.
В конце концов он взял в оборот дружка Зои.
– Слушай, Майкл, – сказал он, похлопывая парнишку по груди. – Ты должен привести ее домой точно в одиннадцать. Ты. Если не приводишь ее домой к одиннадцати, ответственность будет лежать на тебе и претензии я буду предъявлять тебе. А я мужик серьезный. И ты больше не увидишь ее. Дошло?