Как дела, молодой человек?
Шрифт:
■
Застекленное оконце в двери открылось.
– Не звони! У нас гость,- взволнованно прошептала Кати.
– Ну и что? Он спит?
– Не придуривайся! Входи поскорей.
Она взяла меня за руку, и через ванную мы пробрались в мою клетку. Из проходной комнаты совершенно отчетливо слышался неторопливый разговор. Я тихонько присел на тахту, а Кати вертелась поближе к двери.
–
– сказал чужой спокойный голос.
– Да, примерно. Но надо доказать каждый филлер,- это сказал папа, и в голосе его было такое же раздражение, с каким он обычно разговаривает со мной.
– Я понимаю. Кроме того, я абсолютно уверен, что ваши рассуждения справедливы. Но скажите, товарищ Хомлок... почему вы откладываете?.. Ведь документация все подтвердит.
Папа не отвечал. Мы с Кати переглянулись. Она возбужденно посмеивалась, и глаза ее выражали примерно следующее: «Ух, интересно! Правда?» Поглядишь на нее и диву даешься: хоть бы раз поняла, что творится вокруг,- нет, ничего понимать не хочет.
Наконец папа заговорил, тяжело, глухо:
– Надо подождать. Тем временем что-нибудь подвернется.
– Корка от апельсина...- сказал гость и засмеялся.
– Вы напрасно иронизируете. Ведь так уже было.
– Я не иронизирую. Все, что вы говорите, вполне вероятно. Они так зарвались, что наверняка поскользнутся. Но... мне не хочется ждать.
– Мне тоже. Но сейчас надо. Впрочем, дело не в этом.
Снова молчание.
Потом скрип открываемой двери, дребезжанье посуды и голос мамы:
– Не угодно ли кофе? Отчего вы не снимете пальто?
– Премного благодарен. Действительно жарковато,- с живостью и очень любезно ответил гость.
– Я должен был раньше предложить,- сконфуженно сказал папа.
– Мы увлеклись,- добродушно заметил гость.
– Вы любите сладкий?
– Это уже ломала комедию мама.
– Две ложечки, пожалуйста. Не беспокойтесь, прошу вас.
– О, пустяки.
Снова скрип - мама тактично удалилась. Кати на цыпочках подкралась к двери, прижалась к замочной скважине и сделала знак, что видимость вполне приличная.
Я встал.
Разговор между тем продолжался.
– Как-то вы сказали, что в нашей организации был бы истинный рай, если б не столько воров!
– сказал гость по-прежнему глуховато, но с какою-то странной настороженностью.
– Это слегка преувеличено.
– Действительно, рай! Но для кого? Для воров!
– Ну и что? Разве его создали я или вы?
– - Ни я, ни вы. Но мы создаем благоприятную почву.
Воцарилась мертвая тишина. Я тоже подошел к двери.
– Мотай отсюда!
Кати без звука подвинулась. Я опустился
– Вы же знаете, товарищ Кёрнеи, я и не думаю отгораживаться,- сказал он наконец, нервно ероша волосы и сморщив лицо.
– Знаю. Раньше вы намекали, что вас тревожит другое. А тут коррупция....
– С коррупцией не все еще ясно,- папа откинулся на спинку стула и сжал челюсти.
– Ну что ж, дело за вами. Вы все и выясните. Срочно подсчитаете...
– А что, если Зойоми заручится поддержкой... сверху... Вы понимаете?
– Папа вцепился руками в стол, так что пальцы побелели.
– Боитесь?
– глядя поверх очков и раздувая ноздри, Кёрнеи подался вперед.
– Боюсь. Страх не такая уж редкая птица, товарищ Кёрнеи!
– На лбу у папы заблестели капельки пота, руки по-прежнему судорожно стискивали угол стола.
Снова тишина. Оба смотрели перед собой.
– Тогда, по делу Лакса, вы были правы!
– с живостью сказал Кёрнеи.
– А мне за это намылили шею!
– Но сейчас мы будем вместе. Или мне вы тоже не доверяете?
– Отчего же...- Папино лицо чуть-чуть просветлело.
– Тогда за дело!
Папа не ответил, рассеянно закурил - руки у него противно дрожали - и уставился в одну точку, как будто был один.
Осторожно отодвинув стул, Кёрнеи встал, папа тоже. Он смотрел на гостя все тем же отсутствующим, стеклянным взглядом, так что я испугался, не забыл ли он, что перед ним человек. Наконец он нехотя заговорил.
– Грязное дело!-сказал он кисло.
– В этом-то вся беда. Они, кстати, менее брезгливы.
Я посмотрел на Кати: лицо у нее вздрагивало.
– Ты что-нибудь понимаешь?- запинаясь, спросила она.
– Черт их там разберет! Ладно, помолчи.
Хлопнула входная дверь.
– Ушли,- сказала Кати, вздохнула и потерла лоб.
А меня слегка замутило, где-то в желудке зашевелилась злость.
– Видела?-сказал я сестре.- Он дрожал, как осиновый лист.
– Ни капельки не дрожал. Просто думал...
– Нет, дрожал! Трясся!.. А ты не хочешь ничего замечать.
Я рванул дверь: мама убирала со стола и на нас взглянула так, будто видела впервые.
– Андриш! Открой окно! А ты вынеси чашки!
Задумавшись, она продолжала убирать посуду, а я открыл форточку и взялся за книгу. Вошла Кати и тоже уселась с книгой. Но мы только смотрели на буквы.
Вскоре вернулся папа, и мама сразу же на него налетела:
– Зачем он приходил?
– Ты же слышала,- устало, с раздражением ответил он.